апостол павел определение веры
Вера: верность невидимому
Приблизительное время чтения: 4 мин.
Знаменитое определение веры, данное апостолом Павлом в «Послании к евреям», гласит: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр 11,1). На древнегреческом языке оно звучит так: Ἔστι δὲ πίστις ἐλπιζομένων ὑπόστασις, πραγμάτων ἔλεγχος οὐ βλεπομένων.
Однако интересно, что возможен и иной перевод этой фразы. Ведь употребляемые в ней древнегреческие слова непростые, в них упаковано множество смыслов. Например, ἡ ὑπόστασις (hypostasis) можно переводить не только как «осуществление», но и как «основу», «личность», «действительность», и т. д. Кстати, от ὑπόστασις образовано русское слово ипостась. И, поскольку одно из значений этого древнегреческого слова — «основание», «фундамент», то первую часть «формулы веры» вполне правильно можно перевести как «вера есть основание того, на что надеются». Вторую же часть определения веры, данного апостолом, поскольку слово ὁ ἔλεγχος (elenhos) значит «доказательство», «довод», можно переводить так: «доказательство вещей невидимых». Тогда полностью эта фраза по-русски может звучать и таким образом: «Вера есть основание того, на что надеются, и доказательство вещей невидимых». То есть, вера дает возможность надеяться, и обнаруживает вещи, которые нельзя увидеть обычным способом.
Действительно, настоящая вера вырастает не из того, что человек рациональным путем убеждается в истинности какого-то отвлеченного, умозрительного положения. Если бы дело обстояло таким образом, то люди просто договорились бы между собой, во что стоит верить каждому, и весь трагизм человеческой истории давно бы уже сошёл на нет. Но верить можно лишь в то, чего нельзя увидеть обычными или «научными» глазами, как и надеяться можно лишь на то, что пока еще не осуществилось.
Поэтому вера может показаться парадоксом и даже абсурдом человеку, полагающемуся лишь на рассудок и разум. Как это можно: страдать, но находить в страдании радость? Наблюдать торжествующее зло, но верить в добро? Быть окруженным врагами, и прощать их? Считать иго — благом, а бремя — легким? В тот момент, когда ты страдаешь, увидеть в страдании благо, нельзя — утверждал христианский датский философ Кьеркегор. Возможно, человек это увидит и поймет потом, но в самый момент страдания видеть это нельзя, в это можно только верить. Для этого, говорит Кьеркегор, нужна иная мысль, «мысль веры». И человек чувствует где-то в глубине себя, что все же «для него в порядке вещей — быть верующим».
Таким образом, вера имеет основание не в объективных и рациональных аргументах, а в личности человека. Как говорил протоиерей Александр Шмеман, «вера по самой природе и сущности своей есть нечто глубоко личное, и только в личности и в личном опыте она живет по-настоящему. Если вглядеться и вдуматься в то, как совершается передача веры от одного человека к другому, то очевидно становится, что по-настоящему убеждает, вдохновляет и обращает именно личный опыт. В христианстве же это особенно важно, потому что христианская вера на глубине своей есть некая личная встреча со Христом, принятие, в конце концов, не того или иного учения или догмата о Христе, а самого Христа».
Это личностное содержание отчетливо слышится в древнегреческом слове, обозначающем веру — ἡ πίστις. Дело в том, что оно в древнегреческом языке значило одновременно еще и доверие, и верность. То есть, феномены предельно личные. Ведь доверять и быть верным можно лишь кому-то.
Настоящая вера невозможна без доверия Богу, без уверенности в том, что Ему лучше знать, что должно быть, без возложения всякой надежды в конечном счете лишь на Него.
Также вера невозможна без верности тому, в Кого верят. Недаром христиане называются воинами Христовыми призванными соблюдать буквально — воинскую верность Богу. Легко быть верным и послушным тому, что не требует никаких усилий, что легко и приятно, что очевидно, наглядно и всегда под рукой. Но какова цена такому легкому послушанию и такой необременительной верности, которые исчезают без следа при первом же серьезном испытании? Настоящая верность и настоящая вера выявляются лишь трудностями и лишениями. Только так можно обнаружить их подлинность — через верность «вещам невидимым». Которые для верующего человека дороже любой «очевидности».
Символ веры апостола Павла
«Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам» (1 Кор. 15:1). Этими словами начинается сегодняшнее апостольское чтение. Очевидно, апостол Павел желает кратко, в нескольких фразах, обозначить суть того учения, которое он проповедовал тысячам людей на протяжении всей своей жизни. Он желает напомнить Евангелие своей пастве.
Нам особенно должно быть интересно услышать это, так как мы имеем заповедь от апостола Петра: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3:15). В любой момент у нас могут спросить: «Ты, кажется, верующий? А во что ты веришь?» А если мы ответим: «Я верую во Христа» или: «Я верую в Евангелие», то у нас вновь могут спросить: «А что такого в твоем Христе или в этом твоем Евангелии, что ты считаешь эту веру такой важной для себя?» И мы должны уметь кратко, в нескольких словах, «дать ответ с кротостью и благоговением» – несколькими фразами очертить глубину и радость евангельского благовестия.
Итак, со вниманием и интересом послушаем, как же апостол Павел объясняет все Евангелие в одном абзаце текста.
А Павел говорит, «что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати. » (далее следует перечень всех тех, кому Христос являлся). И в конце прибавляет: «А после всех явился и мне» (см. 1 Кор. 15:3–8). Что же, можно спросить, это и все? Разве в этом все Евангелие? Да, братья и сестры, все Евангелие вместилось в эти слова.
Действительно, Павел изложил здесь все. Его проповедь имеет два основания: а) объективное: Христос воскрес; б) субъективное: явился мне. Если одно из этих оснований убрать, все рассыплется. «Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна» (1 Кор. 15:17). А если не произойдет встречи человека с Богом, то и веры никакой не может быть.
Например, кто творил безбожную революцию 1917 года? Крещеные люди, а некоторые из них даже бывшие семинаристы. Кто из них не слышал благовестия о том, что Христос воскрес? Все слышали. Но по каким-то причинам Христос не «явился» им, они не видели Его глазами души – и знание центрального догмата христианства стало для них бесполезным.
Павел же говорит: Христос явился тому и тому. «а после всех явился и мне». И мы можем сказать вместе с апостолом: все те люди, которым Христос являлся до меня, – это Церковь. Но Он явился и мне – и я в эту Церковь вошел.
Но что значит: явился мне? Неужели для каждого из нас необходимы явления Христа Воскресшего, подобно тому, какое было в жизни Павла – небесный свет, таинственный голос и прочее? Конечно же, нет. Случай Павла особый, так как и Павел был человек особый, избранный сосуд Божий. Нам даже нужно опасаться таких явлений, помня о том, что «сам сатана принимает вид Ангела света» (2 Кор. 11:14). Жития святых полны рассказов о том, как нечистые духи приходили к ним под образом Христа. Даже у великих подвижников не всегда хватало духовной чуткости, чтобы безошибочно определить, какое явление от Господа, а какое нет.
Но какие же явления Христа могут быть в нашей жизни?
Братья и сестры, мы бы не стояли с вами здесь, в храме, если бы Христос уже не явился нам. Вспоминается случай с известным ученым, Блезом Паскалем. Паскаль усердно просил Бога, чтобы Он ему открылся. И однажды услышал в ответ: «Ты не искал бы Меня, если бы уже не нашел».
Если внутренний голос зовет нас на покаяние, значит, Христос посетил нас. Если сердце тянет в храм – Христос зовет нас. Если на молитве сердце встрепенулось, ожило, а совесть заболела, значит, Христос говорит с нами. Если ради Христа я готов серьезно менять свою жизнь, значит, я видел Его. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8), – говорит Евангелие, показывая нам то, что органом зрения Бога является не глаз, но человеческое сердце.
Хотя, нужно сказать, в необходимых случаях Христос является лично и в наше время так же, как и явился некогда Павлу. Например, несколько лет назад в один из киевских храмов пришел перс, парень из Ирана. Он утверждал, что ему явился Христос, и, более ничего не рассказывая, просил крещения. Его крестили, и он впоследствии уехал к себе на родину, будучи уже христианином.
Но мы с вами не персы, а русские православные люди, и нам нужно сердцем знать Христа и не доходить до такого ожесточенного состояния, когда необходимы явления из другого мира. «Знамение не для верующих, а для неверующих» (1 Кор. 14:22), – писал апостол Павел. «Блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29), – говорит Евангелие. Будем же верующими, а не неверующими.
Итак, сегодняшний апостол дарит нам, если хотите, символ веры апостола Павла: «Христос умер за грехи наши, был погребен и воскрес, явился множеству людей, а после всех и мне». Точно то же самое может повторить за апостолом всякий христианин.
«И мы видели Его», – можем прибавить мы, – «видели Его очами сердца». Вот что можно ответить всем, спрашивающим у нас отчета о нашем уповании. Такой ответ будет краткий, такой ответ будет библейский, и такой ответ будет правильный. Аминь!
Вера и знание
Понятие о вере по апостолу Павлу
Что такое вера? Самое лучшее определение по точности выраженной мысли и содержательности находится в Священном Писании, у апостола Павла. В послании к Евреям он говорит: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» ( Евр.11:1 ). В катехизисе митрополита Филарета этот текст формулируется так: «вера есть уверенность в невидимом, как бы в видимом, – в желаемом и ожидаемом, как бы в настоящем».
В этом определении содержатся следующие мысли: По характеру своему вера есть уверенность; а мы уверены в том, что хорошо нам известно, в чём мы убеждены, что есть наше знание. Следовательно, вера для всякого верующего имеет значение не предположения, не догадки, а знания, знания истинного, подлинного. Простирается она на предметы: а) невидимые по самому существу своему и б) в настоящее время ещё не существующие, а только ожидаемые, желаемые, следовательно, на такие, которых нет пред нашими глазами и которым только ещё надлежит быть. Как таковая, вера есть необходимейшая потребность человеческого ведения. Если никто не может всё видеть и жить в области только известного, то никто не может обойтись и без веры. Но основанием для неё служит не внешний опыт, не исследование, а некая духовная деятельность, утверждающая возможность в качестве действительности.
Такое понятие о вере издавна возбуждало против веры всякие возражения, а против её утверждений – сомнения и критику. Вере противополагается знание. И на почве философского мышления всё учение о вере (особенно религиозной) обыкновенно сводилось и доселе сводится к вопросу о взаимном отношении веры и знания. В то время, как позитивисты и их сторонники определяют веру или как низшую ступень знания, или даже как прямое отрицание его, многие богословы, сводя все рассуждения о вере к возможному оправданию веры перед знанием, веру трактуют или как особую форму познания, или как необходимое дополнение его.
Психологическая и логическая природы веры
Ввиду такой противоположной двойственности в отношениях к вере, естественно, возникает потребность в уяснении надлежащего между ними взаимоотношения. А для этого прежде всего представляется необходимым уяснить логическую и психологическую природу веры.
Ум человеческий в познании вещей и явлений мира постоянно стремится к гармоничности и цельности; никакой пустоты он не терпит. Поэтому, когда человек встречается с явлениями, ему неизвестными, то у него возникает чувство неудовлетворённости. Это требовательно побуждает человека неизвестный ему факт поставить в надлежащее соотношение с данным уже из прежней жизни умственным содержанием, т.е. объяснить его, познать. Так и из такого побуждения неудовлетворённости возникает у человека познание. Также и из этого закона жизни духа возникает у него и вера. Разница только в том, что в знании неизвестное человек объясняет из известной ему объективной действительности, а в вере он это объяснение берёт из непосредственно известных ему фактов субъективной действительности.
Эта вторая действительность для него не менее, а гораздо более непреложный факт, безусловная достоверность, чем даже мир внешних явлений. Каждый из людей скорее усомнится в том, что сахар бел, чем в том, что испытываемое им состояние боли есть именно боль, а не радость или восторг. И человек, если не может получить познания из объективной действительности, то с законным правом творит для себя вероятное объяснение её из субъективной области личных и общечеловеческих переживаний и это вероятное утверждает в качестве реального; отсюда вера является для него не предположением возможной реальности данного объяснения, а решительным утверждением этой реальности.
И логика как в знании, так и в вере действует одна и та же, и по одним и тем же законам. Стремясь объяснить себе непонятные явления мира, человек строит для себя разные, более или менее вероятные, предположения относительно их определяющих условий. Если при этих построениях окажется, что какое-нибудь вероятное объяснение удовлетворяет его, он принимает это объяснение, как объяснение верное, истинное, реальное. Если же придуманное объяснение не удовлетворяет его, он за ним не признаёт объективно реальной состоятельности и продолжает искать другого объяснения, которое вполне удовлетворяло бы его, и не может успокоиться, пока не найдет другого объяснения, с его точки зрения истинного; при этом мысль его развивает свои положения по законам своей деятельности. В виду того что это объяснение вполне определяется формально верным построением целого ряда умозаключений и вполне гармонирует со всеми наличными обстоятельствами данного факта, то оно принимается, как самое достоверное. И данное такой мысли принимается, как предмет веры.
Примеры и выводы из них
Для большей наглядности и убедительности в правильности вышеизложенного возьмём такие примеры. Древний человек слышит гром. Что это такое? Явление для него совершенно непонятное; но и без уяснения его себе он не может его оставить.
Начинается естественное объяснение; гром ему напоминает то, что как будто кто-то катается по небу.
Но кто бы это мог? Тут ему вспоминается библейский рассказ о взятии пророка Илии живым на небо на какой-то огненной колеснице. Вот и делается, с соблюдением всех законов человеческого мышления, заключение, что гром происходит от того, что по небу катается на колеснице Илия пророк.
Другой пример. Учёный химик, производя опыт, видит, что материя разделяется на всевозможные части в желательных ему направлениях. Что это значит?
Обстоятельство это не может быть оставлено им без объяснений: от того или другого разъяснения его зависят все его дальнейшие опыты и, следовательно, научные открытия. Вот он и начинает рассуждать, и мысль его, работая вполне логично, приходит к неизбежности заключить, что вся материя состоит из бесконечно малых частиц – атомов.
Как в первом, так и во втором случае к обсуждению фактов человек вынуждается внутреннею, духовною потребностью – уяснить ему неизвестное, своею непонятностью его мучающее. Он и мыслит, мыслит, ни в чём не погрешая против логики – отбрасывая всё противоречивое и сомнительное и беря только достоверно ему известное. Но так как в известной ему объективной действительности нет ничего, что бы человеку – как невежественному в первом примере, так и учёному во втором, – объясняло факт, он по необходимости творит себе объяснение, реализуя возможность, но принимая её не как лишь предположение, а как решительное утверждение этой реальности. Для невежественного человека объяснение, что гром происходит от езды пророка Илии по небу на колеснице, не меньшая и не менее достоверная истина, чем как и для учёного факт атомистического строения вещества.
Значит, вера у всех людей является всегда, как такое же знание, какое он имеет от предметов, ему известных и им опытно исследованных. Ценность веры и знания в глазах человечества всегда одинакова. Поэтому как первая, так и вторая, держатся только до тех пор, пока человек убеждён в истинности их и не открыл в себе и в окружающем его мире им противных положений и фактов.
Как только явилось последнее, человек одинаково оставляет как веру, так и знание, отыскивая себе иное содержание и объяснение как для веры, так и для знания. Человек стремится к истине, и вера и знание служат ему лишь на пути к достижению первой, поскольку они ведут его к ней и удовлетворяют его своим соответствием всему, что человек содержит уже, как истину и правду.
Эта небольшая экскурсия в область психологии веры приводит нас к следующим результатам: Вера не есть свойство только невежества и необразованности, как знание, наоборот, признак людей науки; то и другое одинаково есть потребность и свойство всех людей, от самых невежественных до самых ученых. Существуют они не рядом, как две разные формы познания: одна – вера, как низшая, другая – знание, как высшая. Они относятся к разным лишь предметам и фактам: вера к области фактов, из видимой действительности необъяснимых, а знание – из последней – объясняемых. Но как вера, так и знание, всегда являются для человека как непреложная, по крайней мере на известное время, истина, как твёрдая уверенность, как ценности несомненные и высокие.
Вера в обыденной жизни
От теории теперь обратимся к фактам и посмотрим, в каком соотношении в жизни и науке находятся вера и знание.
Если бы мы взяли на себя труд поприсмотреться к обыденным нашим фактам, то мы поразились бы, какое значение во всех их имеет вера.
Только веря в прочность построенного архитектором дома, он живёт в нём. Только веря, что земля под ногами не провалится, человек ходит по ней.
Только веря в завтрашний день, он работает сегодня. Только веря в лучшее будущее, в прогресс, он живет осмысленно и сознательно. И если бы хоть на минуту человек усомнился в чём-либо из перечисленного, он стал бы самым несчастнейшим существом. Недаром мы за таковых почитаем людей подозрительных, мнительных, не верящих другим людям.
Мизантропия – вот конечная судьба для таковых.
Не меньшее значение вера имеет и в обыденном нашем знании. Девять десятых из того, что мы знаем, мы воспринимаем на веру – по доверию сначала к нашим родителям, потом воспитателям, наконец – учебникам и вообще книгам. Только по доверию к путешественникам и исследователям мы знаем географию и этнографию. Только по доверию к письменным документам и археологическим данным, т.е. опять-таки к людям, мы изучаем и историю вообще.
И кто решится утверждать, что всё сообщаемое ими безусловная истина, которую мы и сами можем проверить?! Если и можно нам проверить многое, то какая незначительная из нас часть в состоянии это сделать и действительно делает?! А в изменяемости сообщений разных географов, историков, да и вообще представителей всяких отраслей знания, мы убеждаемся чуть не каждый день, читая новые сообщения о старом, вводя постоянные поправки к нему и даже совершенно оставляя его ради нового. И в этом мы обычно полагаем прогресс знания. Значит, каждое наше знание истинно только на время, пока его не заменит новое, опять-таки нами воспринимаемое преимущественно на веру – по доверию или к людям или выставляемым ими основаниям.
Вера в науке и в самом процессе знания
Напрасно, ибо неосновательно, и о науках, хотя бы самых точных, думают, что всё в них зиждется на точном и достоверном знании, опытно доказуемом и чувствами воспринимаемом. Не говоря о массе разных теорий, предположений, гипотез, в каждой науке обильно рассыпанных, все так называемые «высшие и последние основания» точных наук, а равно устанавливаемые ими «законы», как заметил в одном из своих последних сочинений известный, недавно скончавшийся философ Гартман, «в высшей степени гипотетичны» (т.е. предположительны, лишь вероятны). Вот несколько этому общеизвестных примеров.
Самой точной наукой почитается математика. Но математическое познание, как всецело основанное на идеях чистого пространства (геометрия) и времени (арифметика), не может выходить из опыта и наблюдения над данными опыта и на них только основываться; оно есть чисто рациональное познание.
Химия основывается на вере в самопротиворечивую гипотезу об атоме: атом, как частица материи, с одной стороны, должен иметь в себе все свойства материи, а с другой, для объяснения происхождения химических соединений тел, признается неделимым. И хотя никто и ничто не может доказать, что материя состоит из отдельных бесконечно малых атомов, но наука верит этой гипотезе об этом, потому что только с принятием этой гипотезы все химические и физические явления могут быть объяснены и многое непонятное может быть объединено.
Далее, что такое материя сама по себе? Что такое сила, какое ее отношение к материи? От чего происходит разнообразие сил? Решение всех этих вопросов лежит за пределами эмпирического познания, так как опыт показывает нам обнаружение той или иной силы, но не даёт понятия о силе, как таковой. Без веры не обойтись и здесь.
Наконец, самое наше знание, по данным гносеологии в очень значительной степени зиждется на вере. Делая то или иное заключение, мы делаем его, веря, что наш разум нас не обманул, что он работал на основании достаточных данных, что процесс самой его работы отвечает законам логики и действительности, что ничего неверного не вошло в его работу. И говоря о верности его заключений, забываем, что они всегда субъективны, почему двое об одном и том же предмете судят иначе; откуда постоянные и неумолкаемые споры между самыми, по-видимому, солидарными людьми. Да и что мы знаем о каждом предмете? Нам кажется, что мы знаем самый предмет, каков он есть; тогда как на самом деле мы знаем, сознаём лишь только различные ощущения, восприятия наши, от предмета нами полученные. Я говорю, что вижу стол; тогда как на самом деле я вижу нечто чёрное; осязание добавляет, что это чёрное имеет известную твёрдость и плотность; измерение говорит о величине его и так далее. И эту-то сумму ощущений я сознаю как определённый предмет – стол, к нему относя все эти свои ощущения и веря, что к нему они и должны быть относимы. И только наша привычка доверять, что делая так, мы поступаем правильно, даёт нам то, что, мы называем знанием предмета.
Отзывы об этом людей не религии
Такова природа и самого знания, хотя бы и совершенно научного. И она так очевидна для всякого желающего хотя немного разобраться в ней, что люди, считающие себя поклонниками положительной жизни, служители марксизма, принуждаются признать ее. «Наука, – говорит уже известный нам Луначарский, – никогда не даёт уверенности, всегда одну вероятность, хотя часто практически равную уверенности». Немного выше он пишет: «В сущности, наука вообще не имеет в себе гарантий безусловности своих законов. Милль прав в этом отношении. Говоря: земля и через 10 и через 100 лет будет вращаться вокруг своей оси, – мы выражаем лишь величайшую степень вероятности. »
А учёный астроном Фламмарион смотрит вперёд и уверяет, что «этот земной человек, бесконечно малый на бесконечно малом, ничего не видит, не слышит и не знает. Жалкий организм его одарён всего пятью чувствами, из которых четыре не играют почти никакой роли для познания, так как свидетельствуют лишь о явлениях, крайне близких. Только зрение позволяет ему иметь некоторое представление о вселенной. Но что за скудное представление? Оптический нерв приспособлен к восприятию вибрации между 400 и 765 триллионами в секунду. Ниже и выше этой границы ничего не существует для человека. У него нет нерва электрического, нет нерва магнетического, нет нерва ориентирующего, у него нет ни одного чувства, могущего поставить его в непосредственную связь с реальностью. И этот-то ничтожный атом воображает, что может судить бесконечность!».
Вера и разум; 1903; N 19; Философский отдел.
Вера Петра и вера Павла
«… Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф. 10. 33), – предупредил Господь Своих учеников. После этого один из них, самый старший, отрекся от Христа трижды. И вот его память празднуется Церковью в эту субботу – память Петра, который, повторим, отрекся от Христа пред людьми.
Протоиерей Игорь Гагарин
Но Христос не отрекся от Петра ни пред Отцом Своим Небесным, ни пред людьми. Почему-то Господь не выполнил Свою угрозу.
Апостол Петр до прихода ко Христу звался Симоном. Имя Петр дал ему Господь, и означает оно – КАМЕНЬ. Камень – символ твердости и несокрушимости. Когда про кого-нибудь скажут: «Кремень!», не нужно объяснять, что имеют в виду.
Однако читатели Евангелия не увидят в Петре особой твердости. Есть в нем и пламенная вера, и любовь к Учителю, и решимость оставить все ради Господа, и послушание, но вот как раз твердости, кажется, совсем не хватает.
Однажды пришлось ему даже выслушать от Иисуса Христа такое: «отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мтф. 16:23). Разумеется, не самого Петра назвал Господь сатаной, но дал ему понять, кто искушает Его в лице Петра, говоря его устами: «Будь милостив к Себе, Господи!» (Мт.16:22).
О том, какими разными, очень не похожими друг на друга, были апостолы Петр и Павел, принято говорить каждый раз в день их памяти. Это понятно и правильно. Но то, что Господь призвал их в один и тот же день, – конечно, не совпадение случайное. И то, что Церковь, водимая Духом Святым, объединила их память так тесно, что даже образовались новые слова в русском языке, где два эти имени составляют одно целое (Петропавловск, Петропавловская крепость и т.д.) красноречиво говорит о том общем между ними, что гораздо важнее всех различий, какими бы большими они ни были.
Общее же – их пламенная вера, которую они не только имели сами, но которую распространили по всему миру. Хотя такое утверждение может вызвать недоумение. Взять Петра. Ведь не смог он в трудную минуту подтвердить свою близость Христу. Могут сказать (и говорят порой!): «Что же за вера, если отрекся? Да еще трижды! И разве такой поступок не перечеркнул его право называться апостолом и учеником?»
Ожидая встречи с Господом после Его воскресения, о чем думал Петр? Ведь понимал, что будет разговор и не простой. Мог ли ожидать того вопроса, который услышал, вопроса, который задают друг другу влюбленные, задают дети своим родителям и, наоборот, родители детям. Вопрос: «Любишь ли ты меня?» И как сладко слышать этот вопрос от тех, кого мы любим! Как сладко отвечать на него: «Люблю!»
Везде, где есть любовь, есть и это вопрошание. Порой оно не произносится устами, порой присутствует во взгляде, в интонации голоса, но всегда присутствует. Потому что любовь жаждет взаимности. Так бывает между человеком и человеком. Но так же бывает и между человеком и Богом.
На праздничной утрени в День святых первоверховных апостолов Петра и Павла мы читаем отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором рассказывается, как Господь Иисус Христос трижды задает этот вопрос апостолу Петру. «Симон Ионин! – обращается Иисус к ученику Своему, – любишь ли ты Меня?» (Ин. 21. 16). Получив утвердительный ответ, Господь снова задает тот же вопрос, а потом еще и в третий раз. И когда Симон Петр услышал его в третий раз, горько стало ему. Тот, от Кого он трижды отрекся, желал теперь трижды услышать от него подтверждения любви.
Тот, от Кого Петр трижды отрекся, встретившись с ним по воскресении, не упрекает, не стыдит, не осуждает: «Как же ты мог!», а спрашивает: «Любишь ли?». И никаких других слов произносить не надо, кроме «ЛЮБЛЮ».
Не это примиряет нас с Господом. «ЛЮБЛЮ!» – вот чего Он ждет от нас, и если это слово мы можем произнести искренне, от всего сердца, мы прощены независимо от того, какой тяжести грех тяготеет на нашей совести. И наоборот, даже самое жгучее сожаление и раскаяние не помогут там, где нет любви. Так произошло с Иудой, которого раскаяние без любви толкнуло в петлю.
Наши отношения с Господом могут строиться только на любви. Ни на чем другом они построены быть не могут. «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много» (Лк. 7. 47), – говорит Иисус о блуднице, пришедшей к Нему с алавастровым сосудом, целовавшей Его ноги и мазавшей их миром. Но, конечно, и не только ей, но каждой грешной душе, которой овладела любовь.
Благословенна вера, которая дает силы не упасть. Но если все же упал? Тогда благословенна вера, не дающая впасть в отчаяние. Ведь именно в этом цель сатаны. Подтолкнув нас на грех, он сделал только полдела. Вот когда совершенный грех сломит наш дух, когда не будем видеть впереди уже никакой возможности возвращения к жизни – дело его сделано и цель достигнута.
Избежать слабости, падений, ошибок, а порой и преступлений не удается никому. Но нет такого греха, который невозможно искупить, если не поддался отчаянию. Как утешительна для нас история Петра! Для нас, то и дело совершающих что-нибудь совсем не соответствующее имени христианина, но ни за что на свете не желающих имени этого лишиться. Как радостно на примере Апостола Петра знать, что прощение греха, повторю, зависит не от его тяжести, а от того, что мы ответим на вопрос Спасителя: «Любишь ли ты Меня?» Если любишь – не сомневайся: прощен.
А Петр все-таки сделался камнем, тем камнем, на котором создал Господь Церковь Свою. В последующие годы он явил и твердость, и мужество. Бесстрашно проповедуя Евангелие, он претерпел множество трудов, скорбей и гонений и в конце концов принял мученическую кончину. В тот день, который мы теперь празднуем.
Слово «вера» было ключевым в проповеди Апостола Павла. Многим казалось очень спорным его утверждение, что человек спасается именно верою, независимо от дел Закона. На первый взгляд странно. Закон – труд, подвиг. Неуклонное следование предписаниям Закона на протяжении многих веков считалось единственным способом спасения. А тут: веруй и спасен! Не слишком ли просто.
В этом и упрекали Павла его противники, в том, что он предлагает очень упрощенный путь в Царство Небесное.
Однако, читая послания Апостола Павла, мы увидим, что не все так уж просто.
Если вера – это знание Символа Веры и согласие со всем, о чем он говорит, действительно Павел очень уж облегчает вхождение в Жизнь Вечную. Но верить во Христа, согласно Павлу, это:
– Увидеть в Иисусе Христе идеал человека и загореться желанием стать подобным Ему насколько будет возможно.
– Верить в то, что Он пребывает среди нас, что все совершаемое мною, совершается в Его присутствии.
– Осознавать, что жизненный путь завершится встречей с Ним и эта встреча будет Судом, Судом страшным потому, что там я предстану не таким, каким кажусь людям и даже себе, а таким, какой я на самом деле.
– Поверить в Царство Божие. То есть в то, что «сей» мир – не единственный, что есть иной мир, мир, где нет места никакому злу, никакой боли, мир, «идеже несть болезнь, ни печаль ни воздыхание, но жизнь бесконечная»; что Иисус Христос пришел в наш мир оттуда и соединившись с Ним, мы можем вселиться в этот мир, что стремление войти в Него, должно стать главным стремлением нашей жизни.
– Увидеть в Нем воплощение Истины. Смотреть на все что происходит во мне и вне меня Его глазами.
– Понять и пережить всем сердцем связь между Его смертью и моими грехами, осознать, что Он умер за мои грехи, что они прощены, если я каюсь в них и стремлюсь не повторять.
– Поверить в Его любовь к людям, к каждому, к тебе конкретно. В такую любовь, какой никогда не смогут любить тебя самые-самые близкие и любящие.
Конечно, это далеко не все, что включает понятие ВЕРА, это первое, что пришло на ум, но даже если все названное есть, то разве не очевидно, насколько это больше любого Закона, любой суммы запретов и предписаний.
