учение о монадах в 18 веке создал
Философия – это наука, помогающая понять основы бытия и осознать роль и функцию человека в этом мире. Люди, лишенные этих знаний, не могут найти опору под ногами, теряют связь между миром земным и божественным и испытывают трудности в понимании своего предназначения. Это чревато потерей себя в реальности и непреходящим ощущением собственной ненужности. Между тем некоторые философские темы, раскрывающие вопросы развития духа человека и его миссии в этом мире, довольно сложны для понимания, и к одной из таких тем относится понятие «монада».
Понятие монады в философии
Монада в философии – это очень многоплановое понятие, поскольку оно изучалось многими философами начиная с древних времен. Впервые данный термин возник в античной философии, поэтому он имеет греческие корни. Греческое слово monas означает буквально «целое», «единица». Пифагорейцы употребляли его, когда хотели описать первое существо, имеющее божественное происхождение, подчеркивая при этом, что эта субстанция едина и неделима.
Древнегреческая философия стала основой появления европейской культуры. Учения философов Древней Греции были развиты просвещенными людьми Нового времени – философами, психологами и эзотериками. Однако несмотря на преемственность знаний в научном мире, смысл и значение слова «монада» в течение нескольких столетий варьировались и неоднократно менялись.
История возникновения термина
На протяжении нескольких веков значение термина «монада» многократно уточнялось. Ученые разных эпох приписывали ему несколько значений. Если собрать воедино их мнения, то монада – это единица, обожествленная субстанция, единое, постоянно меняющее свое состояние, непрерывная деятельность, основная единица бытия и т. д. Но начнем по порядку.
Последователи Платона также пользовались этим философским термином. Для неоплатоников же монада – это скорее «Единое». По крайней мере, последний термин фигурирует в трудах Ямвлиха, Порфирия и Плотина чаще, чем общеупотребительный.
Древнегреческая философия отличалась большим количеством течений. Например, представители гностицизма и неопифагорейцы тоже развивали в своих учениях представления о монаде, однако сам термин в их трудах может переводиться как «Абсолют».
Понятие монады в настоящее время
В настоящее время монада в философии – это первичная сущность. Она является единицей мироздания и составляет ее основу. В том же значении термин используется в эзотерических учениях, например в теософских трудах Елены Блаватской, осмысленных в прошлом столетии религиозными философами и мистиками Еленой Ивановной Рерих и Николаем Константиновичем Рерихом и пользующихся в настоящее время большой популярностью не только в России, но и за рубежом.
Важнейшие философские учения о монаде
Итальянский ученый Джордано Бруно и немецкий ученый Готфрид Вильгельм Лейбниц, чьи труды стали известными в XVI-XVIII веках, можно назвать «посвященными» философами, поскольку их изыскания вмещали в себя и божественное, и научное знание. Нужно сказать, что со времен их исследований в философских представлениях о монаде мало что изменилось. Дело в том, что не каждый ученый современности рискнет совместить научные и оккультные знания и представить их миру в виде единой логичной системы.
Понять истинный глубокий смысл монады невозможно без погружения в оккультизм, ведь знание о божественном принадлежит к разряду великих откровений и тайн, которые недоступны большинству обычных людей. Среднестатистический человек, к сожалению, чаще всего может воспринимать лишь реалии земного мира, обходя при этом духовную сторону явлений.
Джордано Бруно и Лейбниц признавали наличие нематериального мира. Например, по мнению Лейбница, монада – это одушевленная нематериальная субстанция. Развиваясь и усложняясь, она поднимает материю в сферу божественную, космическую.
Философия Лейбница, учение о монадах
Готфрид Лейбниц является последним представителем философского течения нового времени. Он не разделял представления Декарта о том, что все субстанции делятся на материальные и духовные. В своем труде «Монадология», датированном 1714 годом, он выдвигает теорию о множественности субстанций.
Теория монад Лейбница заключает в себе несколько положений. В мире существует огромное множество субстанций. Они не имеют дуалистической природы, как это утверждал Декарт. Для монады характерна единая природа, и потому данная субстанция неделима и отличается первозданной простотой. Кроме того, она не является предметом материального мира и не представляет собой вещество, которое можно потрогать.
Характеристики и качества монад Лейбница
Монады Лейбница можно охарактеризовать четырьмя качествами:
Данная субстанция не является статичной. Она постоянно находится в состоянии изменения, и самое подходящее для нее название – это деятельность. В ходе своей деятельности субстанция, обладающая свойством непрерывности существования, осознает себя, свое развитие и прогресс. Все монады обладают разными качествами и находятся на различных уровнях развития, именно поэтому в мире нельзя найти два абсолютно идентичных объекта.
Субстанции не пересекаются друг с другом, они являются независимыми и замкнутыми системами, которые не допускают посторонних влияний извне и сами не выходят за рамки своей внутренней системы.
Несмотря на приведенное выше обстоятельство, все монады находятся в изначальной гармонии друг с другом, и этот порядок, согласованность и равновесие были установлены Высшим разумом. Данные объекты являются психическими субстанциями, и потому не взаимодействуют друг с другом на физическом уровне. Однако они не перестают взаимодействовать друг с другом духовно через предустановленное Богом соответствие.
Четыре класса монад Лейбница
Немецкий ученый выделял четыре класса монад:
Бог является самой первой, исходной и творческой монадой, которая произвела на свет все остальные субстанции, являющиеся, по сути, ее многовариантными излучениями. Именно поэтому в каждой единице заключена целая Вселенная, информация о космосе и беспредельности. Таким образом, Высший разум не только создал Вселенную, но и способствует ее развитию, направляя остальные божественные субстанции к более совершенным, гармоничным и богатым формам.
Духовное и материальное в монадологии
Поскольку монада является духовным образованием и не обладает характеристиками, присущими предметам и телам физического мира, то человек может познать ее суть лишь с помощью разума, а не чувственного восприятия.
Диалектическая идея Лейбница заключалась в том, что все в мире взаимосвязано и каждая отдельная частица соединена невидимой нитью с миром бесконечности и образует с ним единство. Каждая монада отражает в себе Вселенную, являясь ее живым зеркалом, в этом проявляется связь частей субстанции с единым целым.
Считается, что Лейбниц создал свою систему, размышляя над природой и процессами взаимодействий физического мира, однако в основе модели монады лежит понятие души человека. Данное обстоятельство является свидетельством не только просвещенности и незаурядного интеллекта ученого, но и его высокого уровня духовно-религиозных знаний, а также широты его мировоззрений.
Монада в теософских учениях Е. П. Блаватской
Значимый вклад в определение психических субстанций внесла в XIX веке Е. П. Блаватская, религиозный философ и основательница Теософского общества. Понятие «монада» в эзотерических учениях Е. П. Блаватской присутствует в таких ее трудах, как «Тайная доктрина» и «Разоблаченная Изида».
Ее учение основывалось на основных концепциях и терминах буддизма. Монада определяется в теософии как объединенная триада (Атма-Буддхи-Манас) или дуада (Атма-Буддхи). В любом случае термин, принятый в Теософском обществе, не отменяет единой сущности данной философской единицы, которая представляет часть человека, являющуюся вечной, т. е. бессмертной. Монада начинает свой путь в низших царствах и в ходе постепенной эволюции, перевоплощаясь в более развитые формы, передвигается к миру человека. Дальнейшая ее цель – достижение высшей степени совершенства и святости, то есть нирвана.
Эволюционное развитие монад
Блаватская считала, что наша планета Земля должна существовать на протяжении семи циклов – так называемых кругов. Первые три цикла включают в себя ее формирование и обретение твердой формы, в четвертом круге она характеризуется четкими твердыми формами и стабильностью, в течение последних трех циклов Земля возвращается к своему исходному, духовному, состоянию.
В соответствии с данными представлениями об эволюции Земли, Блаватская выделяла три класса монад:
Монада в религиозно-философских учениях «Живой этики»
Труды Е. П. Блаватской получили свое толкование и дальнейшее развитие в религиозно-философских учениях «Живой этики» (агни-йоги), опубликованных в прошлом столетии. Их создателями являются Николай и Елена Рерихи.
Согласно учениям Блаватской и Рерихов, каждая монада является частицей Божественной Монады, то есть частью Абсолюта. Искра Божьего духа приходит человеку на помощь, когда тот хочет расширить свое сознание и двигаться к самосовершенствованию и духовности.
Функция монады согласно эзотерическим учениям
Монада взяла на себя функцию трансмутации материи в дух. Данная субстанция не есть человек, она является независимой и самостоятельной искрой света, которая в какой-то мере руководит человеком и направляет его развитие из Высшего мира. Она словно соединяет в человеке материю и дух и воплощает тем самым принцип жизни на земле.
Под влиянием монады человек борется со своим эго и улучшает свою индивидуальность. Его прогресс выражается в уровне духовного развития личности. Постепенно низшие чувства, пагубные желания и страсти исчезают в очищающем огне духовного познания и развития и преобразуются в самые светлые и утонченные качества и чувства. Продвижение личности продолжается до тех пор, пока человек в полной мере не выполнит миссию и задачу, определенную и заложенную Творцом.
Итак, каждому человеку стоит обратить внимание на такое понятие, как монада, значение его очень важно. Несмотря на всю сложность данной темы, необходимо приблизиться к этому философскому и эзотерическому знанию, ведь эта субстанция – отражение духовного пути человека к миру высшему, Божественному. Обнаружив в себе искру Божьего духа, то есть монаду, постигая сокровенные знания и развивая в себе заложенный высшими силами потенциал духовности, каждый может продвинуться на своем пути, осознать свое истинное предназначение, ощутить гармонию внутри себя и невидимую, но прочную связь со всем миром.
История математики. Лекция 11. Лейбниц. Монадология
Александр Савельевич Штерн 
dreameranalyst выложил в интернет еще одну лекцию по курсу «История математики». Читаем, наслаждаемся.
Оригинал взят тут.
Лекция № 11.
Монадология.
(Памятниц Лейбницу в Лейпциге)
Нельзя, конечно, утверждать, что Лебйниц создавал именно такую математику, потому что у него была именно такая философия. Нельзя утверждать и противного. Но, поскольку это делал один человек, желание ощутить связь естественно.
О философии Лейбница написано очень много. Например, в высшей степени основательная книга Куно Фишера, содержащая и подробную биографию. Из современных авторов очень интересен взгляд В.Н. Катасонова, автора работы «Наука и теология у Г.- В. Лейбница». Есть и много-много другого. Я написал то, что понимаю и так, как понимаю. Получилось коротко. Наверное потому, что понимаю мало. Во всяком случае свои представления привести в порядок мне удалось.
(Памятник Лейбницу в Гёттингене)
Здесь самое время перейти к основной философской теории Лейбница, которая носит название «теории предустановленной гармонии». У Лейбница, как и у Декарта, существовала глубокая связь между математической и философской деятельностью. Как аналитическая геометрия была математическим выражением концепции интеллектуальной ясности, так и символьная версия дифференциального исчисления выражала философскую теорию предустановленной гармонии. В чём же заключалась эта теория?
(Памятник Лейбницу в Лондоне)
Существует материальный мир, и существует мир духовный, состоящий из мириад монад. Монады не могут общаться друг с другом, они непроницаемы (дома без окон и дверей), но находятся под непрерывным наблюдением и воздействием Бога, который их сотворил. Бог не только сам действует на монады, но и непрерывно воспринимает всё, что идёт от них. Всё существование монады есть непрерывный разговор с Богом и только с Ним. Эта мысль очень близка логике Паскаля, утверждавшего, что человек, который по-настоящему глубоко вслушивается в себя, обречён на одиночество среди людей, но становится ближе Богу.
Именно поэтому монада знает о мире всё. Бог закладывает в неё Своё бесконечное знание и поддерживает его. Но это знание запрятано слишком глубоко. Обычный человек не может заглянуть в себя так, чтобы увидеть то, что известно его монаде.
…всякий чувствует все, что совершается в мире, так что тот, кто видит, мог бы в каждом теле прочесть, что совершается повсюду, и даже то, что совершилось или еще совершится, замечая в настоящем то, что удалено по времени и месту; все дышит взаимным согласием … Но душа может в себе самой читать лишь то, что в ней представлено отчетливо; она не может с одного раза раскрыть в себе все свои тайны, ибо они идут в бесконечность.
… мысля о себе, мы мыслим также и о бытии, о субстанции, о простом и сложном, о невещественном и о самом Боге… И эти-то рефлексивные акты доставляют нам главные предметы для наших рассуждений.
(Памятник Лейбницу в Музее естественной истории Оксфордского университета)
Итак, глубоко заглядывая в себя, мы получаем единственную возможность глубоко понять реальность. Это – одна из важнейших идей для мыслителей 17-го столетия, которая вновь оказалась популярной по-настоящему только в веке двадцатом (например, в аналитической психологии Юнга).
Про связь между учением о монадах и концепции бесконечно малых написано очень много. Аналогия очевидна: как огромный мир заполнен телами маленьких монад, так конечные величины составлены из бесконечно малых. Мне эта аналогия не кажется глубокой: идею бесконечно малой предчувствовали ещё Архимед и Евдокс, не думавшие ни о каких монадах. Источником дифференциального исчисления в версии Лейбница была не столько идея бесконечно малой, сколько его склонность мыслить ясными картинами (вспомните рассуждения о растениях в саду и рыбах в пруду), которая привела к появлению новых символов и определений.
Все лекции курса «История математики в контексте истории культуры» по метке «ИМ в контексте ИК»
Монадология (Лейбниц)
Монадология — это одна из работ Готфрида Лейбница, которая очень точно определяет его философию, монадизм. Созданная им к концу жизни, чтобы поддержать метафизику простых тел, монадология рассматривает атомы не в физическом, а в метафизическом смысле.
Содержание
Основания
Рациональное обоснование, которое Лейбниц дал монадам в своих работах, состоит из следующих пяти частей.
В философии Лейбница мир состоит из простых существ, жизнь которых заключается в их деятельности. В своем внешнем проявлении эти существа представляют источник движения и сопротивления и воздействуют на существа, от них отличные. Но это воздействие необходимо обусловлено внутренними актами, которые предшествуют всяким формам внешних проявлений. Деятельная сила в своем чисто внутреннем состоянии есть усилие, самоопределение к действию, иначе — стремление (appétition). Чтобы явиться определенным, стремление должно быть на что-нибудь направлено; по самому своему понятию оно немыслимо без цели. Другими словами, стремление предполагает представление (perception). Итак, первоначальные существа, которые вовне воплощаются в материальных качествах, внутри себя одарены способностью стремления и представления. Их внутреннее бытие выражается в непрерывном развитии представлений и стремлений; оно являет собою многоразличие состояний в единстве простой субстанции. И, наоборот, во внутренней жизни простых субстанций ничего не дано, кроме представлений и стремлений; она вся к ним сводится. Поэтому все в мире изнутри духовно и только вовне определяется телесными качествами. Существа, лежащие в основе мира, неделимые и простые, духовные в себе, но своими отношениями создающие видимость материальности, Лейбниц, примыкая к Джордано Бруно, с 1697 г. стал называть монадами (философское миросозерцание Лейбница вообще развивалось постепенно и окончательно сложилось в главных своих чертах только к 1685 г.).
Монады — это живые, духообразные единицы, из которых все состоит и кроме которых ничего в мире нет. Их можно сопоставить с непротяженными точками; однако это не те точки, о которых учит геометрия. Геометрические точки не имеют никаких измерений, но они все-таки представляются в пространстве, то есть предполагают пространство как нечто данное; монады, напротив, совсем не в пространстве, потому что сами образуют пространство своим взаимодействием. Их можно также сравнить с атомами — но это не атомы Демокрита и других материалистов. Монады Л. не имеют определений внешних — протяженности, фигуры, внешнего движения; их определения исключительно внутренние и жизнь только внутренняя. Сам Л. называет их формальными атомами, имея в виду аристотелевское понятие о форме как о деятельной сущности вещей, а также субстанциальными формами. При этом он их сопоставляет с первыми энтелехиями Аристотеля. Что же такое пространство, с этой точки зрения? Л., в общем, рассуждает так: действительность принадлежит только монадам, а они непротяженны; следов., непротяженна и вся вселенная в своей внутренней сущности. Пространство не имеет собственной, независимой и отдельной реальности: оно только результат нашего смутного чувственного восприятия вещей. Вещи представляются нашему чувственному пониманию только как внешние, как ряд совместных проявлений чуждых нам деятельностей: такое существование внешних явлений воспринимается нами, как протяженность их. Итак, пространство, поскольку мы отвлекаем его от того, что его наполняет, есть только порядок возможных сосуществующих явлений, так же как время есть порядок следования явлений. Реально в пространстве лишь внутреннее основание порядка явлений; но это основание не имеет чувственной наглядности, оно постигается только умом. Л. восстает против взгляда, знаменитым защитником которого был Ньютон, — что пространство есть реальная сущность, безусловная по своей природе. Если бы пространство было таково, то пришлось бы предположить, что оно или сам Бог, или Его неизбежный атрибут. Между тем, возможно ли считать за Бога то, что состоит из частей? А пространство необходимо подразумевает части, которые в нём содержатся. Но если протяженность — только явление, то явлением оказывается и та протяженная, сплошная материя, из которой, по обыкновенному представлению, состоят все вещи. Тем не менее воспринимаемый нами материальный мир есть phaenomenon bene fundatum; в нём нам дано оформленное и стройное изображение действительности, которое не обманывает нас, когда мы при его обсуждении пользуемся правилами разума. Внутренний принцип явлений материальности заключается в страдательности или ограниченности каждой монады; этот принцип страдания в монадах есть materia prima; воспринимаемое нами явление протяженной материальной массы есть materia secunda. На вторую следует смотреть как на продукт первой, поскольку наше чувственное восприятие телесных вещей одновременно зависит и от нашей собственной ограниченности, и от ограниченности тех монад, которые своими сочетаниями образуют эти вещи.
По коренному предположению Л., каждая монада представляет весь мир; «каждая простая субстанция», говорит он, «имеет отношения, которыми выражаются все прочие субстанции, и, следовательно, монада является постоянным живым зеркалом вселенной». Высший ум мог бы прозреть в каждой монаде всю вселенную со всем, что в ней когда-либо произошло, происходит или произойдет. Все монады отражают мир, но одни воспроизводят его лучше, другие хуже; с другой стороны, каждая монада, воплощая в себе некоторую особую точку зрения на вселенную, одни элементы действительности воспринимает яснее, как ближайшие к ней, другие — более смутно, как отдаленные. Не может быть двух существ, абсолютно сходных между собою: если бы какая-нибудь монада имела совсем одинаковое внутреннее содержание с другою монадою, они слились бы в одно (principium identitatis indiscernibilium). Какое-нибудь различие всегда должно сказываться и в сложных вещах: так, на одном и том же дереве нельзя отыскать двух листьев, абсолютно похожих друг на друга. Оттого в мире монад существует бесконечная градация совершенств. Между самою низшею монадою, которая представляет мир совсем смутно, и высшею монадою — Богом, все созерцающим с абсолютною ясностью и отчетливостью, существует бесконечный ряд промежуточных звеньев, монад более или менее совершенных. Поэтому рядом с законом различия Л. ставит дополняющий и ограничивающий его закон непрерывности (lех continui). Он одинаково относится и к существам, и к тем явлениям, которые ими переживаются. В природе нет скачков, нет бездн, разделяющих отдельные группы вещей и событий. Как в жизни отдельной монады одно состояние развивается непрерывно из другого, так и в целом мире существующие стадии развития с непрерывною постепенностью подготовились из предшествующих, а вся совокупность творений являет собою лестницу, постепенно возвышающуюся к совершенству. Каждая монада имеет духовную природу: однако Л. не решается их всех называть душами. Можно различать три класса монад:
2) Души, в которых представления достигают до ясности ощущения. Души в этом смысле, способные чувствовать и обладающие памятью пережитого, принадлежат животным.
3) Высший разряд монад, духи, которых отличительное свойство — разум, то есть способность ясного понимания вещей и познания вечных истин. Разумом обладает только душа человека; только она есть дух в земном мире.
Высшая ступень внутреннего развития монады включает в себе и низшие: даже и в нашем духе очень многие представления остаются смутными и темными. В виду этого Л. выдвигает на первый план вопрос о бессознательных или малых представлениях (petites perceptions); ему справедливо приписывают заслугу введения этого понятия в психологию. По мнению Л., картезианцы, отрицая бессознательные представления, делали большую ошибку. Нужно различать перцепцию, простое представление, от апперцепции, или сознания. Перцепция есть внутреннее состояние монады, воспроизводящее внешние вещи; апперцепция, или сознание, есть рефлективное познание этого внутреннего состояния. Такое познание дано далеко не всем одушевленным существам, да и у одной и той же души оно бывает не всегда. Когда мы слышим шум моря, мы не воспринимаем плеска отдельных волн, хотя самый шум несомненно слагается из звуков, производимых ими: как же можно воспринять сумму, не восприняв, хотя бы бессознательно, составляющих её элементов? Проснувшись от бессознательного состояния, мы начинаем сознавать наши представления. Возможно ли было бы это, если бы они не были в нас даны непосредственно перед тем? Ведь представление естественным путем может произойти только от другого представления, подобно тому, как движение может произойти только от движения.
Монадология Лейбница
Лейбниц решительно утверждал, что монады не могут оказывать влияния одна на другую: «монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти».
Всё, что в монаде совершается, есть её собственное дело: она — совсем особый самобытный мир, маленькая вселенная, ни от кого не зависящая и действующая только от себя. Она и представлять может только самое себя, свое собственное существо и то, что в нём содержится. Если она представляет мир, то потому лишь, что мир идеально лежит в ней, что она сама есть слабое подобие мира. Но из этого никак не следует, чтобы вселенная как-нибудь физически на неё действовала и реально в ней отражалась и отпечатлевалась; реальное взаимодействие вещей есть только иллюзия. Но если так, то каким образом объяснить, что монады составляют один стройно движущийся и развивающийся мир? Откуда возникает внутреннее единство вселенной?
Ответом на этот вопрос является тeopия предустановленной гармонии (harmonia praestabilita, harmonie préé tablie; это выражение впервые употреблено Лейбницем в 1690 г., но сама теория возникла значительно раньше). Смысл этой теории в следующем: «в простых монадах бывает только идеальное влияние одной монады на другую, которое может происходить лишь через посредство Бога, поскольку в идеях Божиих одна монада с основанием требует, чтобы Бог, устанавливая в начале вещей порядок между другими монадами, принял в соображение и её». Поэтому Бог изначала сотворил каждую субстанцию таким образом, «что в ней все рождается из её собственных источников, путем полной самопроизвольности в отношении к ней самой и, однако, при полном соответствии с внешними вещами».
Иначе говоря, вещи потому кажутся действующими друг на друга, что Бог при самом создании мира устроил их развивающимися и живущими как будто в неразрывной связи между собою. Действительной связи между ними нет, но, в силу первоначального творческого акта, состояния каждой монады соответствуют состояниям всех других и в каждый момент представляют как бы их отражение сообразно особой точке зрения данной монады на мир. Этим объясняется всякое взаимодействие вещей, всякое отношение предмета к среде, его окружающей. Л. сознается, что мысль о предустановленной гармонии, когда она в первый раз пришла ему в голову, удивила его. Тем не менее он убежден, что эта гипотеза есть единственная, которая не содержит внутренних противоречий. Предустановленной гармонией у Л. объясняется и та связь, вопрос о которой так занимал последователей Декарта — связь души с телом. Душа есть монада, наше тело представляет точно также совокупность низших монад; между тем, монады существуют независимо друг от друга. Воля и мысль не имеют прямого влияния на телесные движения, телесные изменения не оказывают прямого действия на душу; тело живёт так, как будто в нём нет души, душа — как будто бы она не была связана с телом. Если они сообразуются между собою в своих явлениях, то совершенно самопроизвольно. «Все, что бывает с нами, все наши будущие мысли и представления суть только следствия наших прошлых мыслей и представлений, так что если бы я был в состоянии отчетливо рассмотреть все, что происходит со мною или представляется мне в настоящую минуту, я мог бы увидеть в этом все, что произойдет со мною или будет мне представляться во всякое другое время; и это будущее не преминуло бы произойти со мною, даже если бы все вне меня было уничтожено, лишь бы остались только я и Бог». С другой стороны, составляющая наше тело «организованная масса является готовой к действию сама собою, следуя законам телесной машины в тот момент, когда этого хочет душа». Источник соответствия между телом и душою заключается в творческом акте Божества: это соответствие есть чудо, раз навсегда совершенное при самом создании вещей, тогда как по учению окказионалистов каждое единичное соответствие между душевными и телесными явлениями есть особое чудо Божие. Для пояснения своей мысли Л. употребляет следующее сравнение: душа и тело устроены так, как искусный часовщик устраивает несколько часов, чтобы они все показывали одно и то же время, хотя они и независимо друг от друга совершают свой ход.
Монадология и философия
Монадология и религия
Л. различает два рода истин: 1) истины необходимые, или вечные, и 2) истины фактические, или случайные. Первые имеют содержание, очевидное для каждого ума; они вызывают согласие тотчас же, как только их поймут; противоположного им нельзя мыслить. Таковы истины логики и математики. Другие истины — фактические, или случайные — не имеют такого содержания; противоположное им не заключает логического противоречия. Они выражают действительные отношения вещей между собою, которые мы узнаем, исследуя природу и жизнь, но необходимость которых мы не постигаем и которые поэтому кажутся нам случайными. Познание конкретной действительности частных вещей относится именно к этому последнему разряду истин. Положим, сегодня идет дождь; мы убеждены, что причина этого явления лежит в каких-нибудь предшествующих феноменах природы; эти феномены, в свою очередь, имели причину в предшествующих обстоятельствах, и т. д. без конца. Но почему от века было предопределено, чтобы дождь шёл сегодня, а не завтра и не вчера — этого мы не знаем; это просто дано как факт. Между тем, необходимые истины выражают лишь самые общие отношения и самые общие законы вещей; из них нет исключений, но именно ввиду этой их всеобщности из них нельзя вывести живых явлений вселенной в их индивидуальности. С точки зрения необходимых истин можно представить себе бесчисленное множество самых разнообразных и одинаково бесконечных миров, и ни один из них не будет иметь преимущества перед другими, если только законы логики и математики не будут нарушены. Итак, конкретный строй и конкретное содержание мира, в котором мы живем, не есть геометрическое следствие из необходимых истин, как думал Спиноза. Тем не менее и это конкретное содержание жизни должно иметь свое достаточное основание, ибо закону достаточного основания подчиняется все. Если источником мира является разум, то и все индивидуальное, что содержится и возникает в нём, не может быть случайным само в себе. Оно также имеет свою необходимость, но его необходимость — не та, которая выражается во всеобщих отношениях и формах вещей и которую ведают логика, метафизика и математика. Необходимость общих законов — логическая, необходимость фактического содержания жизни — нравственная. Творческий разум создал мир таким, каков он есть, а не другим, потому что он лучше всех других возможных миров осуществлял цель творения. Если бы был возможен мир лучше существующего, Божественное всеведение знало бы о нём, Божественная благость его желала бы, Божественное всемогущество его создало бы. И, напротив, существование дурного мира противоречило бы этим необходимым свойствам Божества. Однако, безусловный оптимизм Л. сталкивался с весьма важным затруднением: почему существует зло во вселенной? Откуда оно явилось в совершеннейшем из миров? Л. подробно рассматривает этот вопрос в своей «Теодицее». Зло в мире с необходимостью вытекает из самого его существования. В каждой монаде лежит присущая ей ограниченность; без этого она обладала бы совсем абсолютною природою и не отличалась бы от Бога. Отсюда метафизическое зло, с которым связана возможность зла физического, то есть страдания разумных существ в тесном значении этого слова. Зло физическое имеет некоторые высшие основания своего бытия в природе. Жизнь есть воспитание существ для верховных целей, руководимое самим Богом: с этой точки зрения, страдание может быть рассматриваемо как наказание или воспитательное средство. Физическое зло допускается в мир, потому что через него мы достигаем благ, которые иначе были бы закрыты для нас. Вспомним, напр., об одушевленных порывах патриотизма, самоотвержении, равнодушия к смерти, вызываемых в народах войною. Обыкновенно зло служит к тому, чтобы доставить нам большее добро или отвратить ещё большее зло. Вообще жизнь гораздо сноснее и богаче радостями, чем полагают её хулители: при оценке жизни следует принимать в расчет блага беспрепятственной деятельности, здоровья и всего того, что хотя и не вызывает в нас прямо ощутимых удовольствий, но лишение чего нам все-таки показалось бы огромным несчастием. Третий вид зла есть зло нравственное (то есть зло в собственном смысле — грех). Его Божество не могло изъять из миpa, не уничтожив самой основы нравственного бытия — свободы. Сущность духа состоит в самоопределении и самодеятельности; без них он был бы призрачным и слепым орудием чуждых ему сил, и его существование не имело бы никакой нравственной цены. Но где свобода, там возможность извращенной деятельности, то есть греха. Впрочем, Л. далеко не был сторонником свободы безразличия. В взгляде на человеческую волю его следует скорее причислить к детерминистам. Пользуясь своим учением о бессознательных представлениях, он решительно утверждает, что наша воля никогда не бывает в состоянии абсолютного равновесия; во всех своих действиях и решениях она всегда подчиняется сильнейшему из своих мотивов. Если бы кто видел нас насквозь, он мог бы предвидеть все наши поступки. Тем не менее мотивы только склоняют нашу волю, но не понуждают её: кроме того, характер их действия на нас зависит от стремлений и склонностей господствующих в нашей душе. Самые мотивы не навязываются нам извне, а развиваются из наших собственных недр в силу побуждений нашей внутренней природы. Поэтому мы с полным правом считаем свободу за коренной признак духа. Л. настаивает на отрицательной природе зла: зло, страдание — только неполнота, несовершенство, недостаточность бытия, а не какая-нибудь положительная сила во вселенной. Этим соображением он старается смягчить свое предположение о том, что мир не может существовать без зла. Далее он восстает против распространенного взгляда, будто наше человеческое благо составляет исключительную задачу мироздания: цель Божественного творчества — во всеобщей гармонии всех вещей и в благе всех разумных тварей, в какие бы формы они ни облекались, а таких форм — бесконечное множество. Таким образом Л. указывает для творения мотив чисто нравственный: творческая деятельность Божества осуществляет высший нравственный идеал творчества — благой миропорядок. С этим учением Л. тесно связано его воззрение на совпадение двух царств: царства природы и царства благодати, то есть законов физических и законов нравственных. Гармония между этими двумя царствами состоит в том, что из естественного хода вещей постоянно вытекает благо духовных существ. Исходя из этой идеи, Л. думает примирить религию с естествознанием. Человек от природы обладает познанием двух центральных истин — бытия Бога и бессмертия души. Таким образом, основа религии заранее существует в душе человека. Откровение только помогает раскрытию идей, семена которых вложены в нас при самом нашем рождении. Между истинною верою и разумом нет и не может быть противоречия. Христианство, как совершеннейшее выражение естественной религии, не дает ничего противоразумного, хотя в нём существуют истины сверхразумные, то есть такие, которых наш ограниченный ум не может понять с полной отчетливостью. В откровении можно указать догматы непостижимые, но нет догматов бессмысленных. Не в догматических формулах и не в богослужебных церемониях заключается, однако, истинная сущность христианства; то, в чём формулы различных исповеданий согласны между собою, важнее их отличий друг от друга. Главные элементы религии — в просвещении и добродетели. Истинным христианином является тот, чья душа полна ясным и светлым спокойствием, любовью к Богу и мировой гармонии и верою в красоту будущей жизни. Соответственно этому, этический идеал полагается Л. в любви, побеждающей темные внушения нашего эгоизма и заставляющей чужое благо ощущать, как свое. Задача человеческой деятельности — в совершенствовании, а совершенствование невозможно без просвещения духа. И чем он просвещеннее, тем с большею любовью претворяет он благо других духов в свое собственное. Добродетель носит в себе залог блаженства и счастья: во-первых, для отдельного человека, потому что через неё он получает истинное совершенство; во-вторых, для его ближних, потому что плод просвещения и понимания есть любовь. В философии права Л. старается сблизить учение о праве с чисто этическими началами. Различая естественное и положительное право, он ищет основу первого в требованиях справедливости. Право коренится в нравственной силе любви, ставящей чужое стремление к счастью наравне с своим собственным. Отрицательно она выражается в боязни нарушить чужое благо, положительно — отчасти в стремлении к благу общественному, отчасти в усилиях распределять жизненные блага сообразно с степенью достоинства и заслуг отдельных лиц.