Тетрадь в клеточку микита франко о чем
Тетрадь в клеточку микита франко о чем
Микита Франко. Тетрадь в клеточку. М.: Popcorn Books, 2020
«Тетрадь в клеточку» счастливо избежала «проклятия второго романа». Напротив, с литературной точки зрения это куда более выверенное сочинение, нежели дебютные «Дни нашей жизни», написанные так, как иные родители покупают детям одежду, — на вырост, с торчащими рукавами и подвернутыми штанинами.
Взявшись рассказать о российской однополой семье, Микита Франко не сумел решить, что пишет: школьную прозу или сложно нюансированный психологический роман. В «Тетради в клеточку» тон ровнее, адресат понятнее, а литературная игра не лишена остроумия: там — «пасхалка» читателям, отсылающая к «Денискиным рассказам» Драгунского, здесь — прямое указание на источники вдохновения, обезоруживающее недобрых и несправедливых искателей плагиата. Но главное — это квир-роман, который куда лучше предыдущего соответствует требованиям современного young adult. «Тетрадь в клеточку» написана автором, терминологически и методологически более подкованным, от чего больше и общественной пользы, и читательского удовольствия.
Взяв книгу с полки наугад и прочитав несколько страниц, в главном впечатлении не ошибешься. Это чтение для подростков и юношества, какой бы возрастной ценз ни был указан на обложке. «Привет, тетрадь в клеточку» — так начинается каждая запись романа-дневника, вызывая уместные ассоциации с классической прозой о школьниках и для школьников с ее чуть наивным слогом, с ребяческой интонацией.
Шестиклассник Илья и его папа переезжают на новое место, подальше от прежней жизни. После «дня S» у мальчика появился страх перед микробами: он не ест чужую еду, предпочитает одноразовую посуду, моет руки до крови, чем пугает отца, который воспитывает ребенка в одиночку, а воспоминаний о «дне S» страшится, пожалуй, не меньше сына.
Этот зачин толково обозначает время и место действия — наши дни, какой-то российский город. Илья идет в школу, где знакомится с мальчиком, которого кличут «педиком», с юной таджичкой, которую обзывают «вонючкой», с драчливой немкой, с прочими мальчиками и девочками, которые без остатка растворяются в слове «одноклассники», которые недостаточно добры и могут высмеивать странного новичка, но и злы не до такой степени, чтобы превратить его жизнь в ад. Это самые обыкновенные мальчики и девочки, это самая обыкновенная жизнь — настойчиво дает понять автор, заполняя необходимые ячейки небольшого, компактного сочинения в жанре дидактического young adult, куда героев, как известно, набирают не столько по авторской прихоти, сколько в результате «кастинга толерантности»: меньшинство ментальное, сексуальное, национальное.
Намерения молодого автора прозрачны: рассказать сверстникам о том, что в России по ряду причин либо замалчивают, либо говорят в выражениях, далеких от литературных. «Тетрадь в клеточку» посвящена прежде всего трансгендерности. Это, кажется, первое в русской словесности предложение подумать о «мужчине, который родился женщиной». Увидев в одном слове прощальной записки упущенную «а», герой считает ее ошибкой, и все последующие страницы книги учится распознавать в том намерение: «сделал», а не «сделала»; «он», а не «она».
Как и в своем первом своем романе, Микита Франко предлагает детский взгляд, перспективу частного малого лица на события, которые гораздо больше его самого. В «Днях нашей жизни» ребенок привыкает к семье с двумя отцами, в «Тетради в клеточку» подросток примеривается к мысли, что его покойная мама — на самом деле папа.
Разбираясь в оттенках розового и голубого, выучиваясь различать, что и белое белому — рознь, главный герой начинает присматриваться к другим существенным деталям, столь важным в понимании людских разниц. Если человек все время путает твое имя, то он не может или не хочет его запомнить? Если человек готов платить за соседство по парте, то сколько душевной близости в его жизни? А если человек ест крайне мало, то что это может означать и что в этом случае надо делать?
Выверяя тонкие настройки собственного восприятия, шестиклассник Илья уясняет заодно, что бедное не значит грязное, что богатое не равно любимое, что старость глупости не помеха, что «инструкции к жизни» нет и быть не может — думай сам, живи своей головой. Так, все лучше понимая «странных людей», главный герой приходит к осознанию причин собственных дисфункций.
Сможет ли он писать в «тетради в клеточку» рукой, которая уже не кровоточит?
Взяв за точку отсчета эмоциональный пик «квир-паники» — страха перед знанием, которое, кажется, способно подорвать фундаментальные представления о поле и гендере, — Микита Франко аккуратно, без грубой назидательности ведет читателя путем принятия, раз за разом выкладывая аргументы в пользу разговора, а не молчания, в пользу знания, а не предрассудков, в пользу сопричастности, сочувствия и в конечном итоге содействия, которые не помешали бы и российским законотворцам, пока неспособным привести в соответствие с реальностью собственные представления о «традиционных семейных ценностях».
Вторая книга Микиты Франко хочет встать в один ряд с «13 причинами почему» (романом Джея Эшера и одноименным сериалом) и «Хорошо быть тихоней» (романом Стивена Чбоски и одноименным фильмом). На деле же, не являясь ни тем, ни другим, она усложняет для русскоязычного читателя ассоциативную игру, вызывая сравнения то с позднесоветским «Чудаком из шестого „Б“» Владимира Железникова, то даже с «Дневником Кости Рябцева», уникальным слепком эпохи в исполнении Николая Огнева, представлением микромира подростка советских 1920-х.
«Тетрадь в клеточку», отзываясь на общественный запрос в 2020 году, может схожим образом законсервировать времена «новой этики». Интересно, как суждения о трансгендерности будут восприниматься через десять лет? А через двадцать или даже сто?
«Дни нашей жизни» при всех своих несовершенствах были безусловно хороши как прямое обращение автора к своим ровесникам. Микита Франко признает, что в сетевых записках, ставших потом романом, перелицовывал события из собственной жизни. Это сообщило его прозе ауру особой достоверности. Было неоспоримо, что о жизни гей-семьи пишет человек, который имеет на это право. «Тетрадь в клеточку» можно назвать «вторым каминг-аутом». «Я трансгендерный парень, — сообщил недавно Микита Франко в своем блоге. — Читайте мои книги и никого не обижайте».
При всех заявках на суперактуальность «Тетрадь в клеточку» генетически ближе, скажем, к американской педагогической классике Бел Кауфман «Вверх по лестнице, ведущей вниз» (1964), нежели к романам, написанным современными трансгендерными авторами. Для последних осознание себя становится поводом для пересмотра принятых социумом бинарных связей, попыткой анализа «мужского» и «женского». Автобиографические книги американца Томаса Пейджа-Макби, после трансгендерного перехода ставшего еще и боксером, звучат то как ода маскулинности, то как памфлет. Немецкий блогер Линус Гизе в книге «Ich bin Linus» занят деконструкцией собственного стыда, по словам автора, сопровождавшего его всю прежнюю сознательную жизнь.
Так далеко русский YA-писатель не заходит. Более того, сам голос трансгендерного человека звучит в «Тетради» приглушенно, он буквально закавычен, являясь главному герою по ночам, со всеми допущениями бурного сновидения. Неизвестно, в какого сочинителя вырастет Микита Франко, но очевидно, что как транс-парень он находится в начале пути сложного и, учитывая российские обстоятельства, весьма каменистого.
Тем симпатичней оптимизм его книги. Описывая посттравматические переживания в модусе отроческой дневниковой рефлексии, Микита Франко делает несколько важных допущений. Мир героя, столь настойчиво узнаваемый — все же представление его лучшей версии из возможных. Это люди, которые могут не только заблуждаться, но и преодолевать свои предрассудки. Это школа, где есть психологи. Это психологи, к которым школьники могут обратиться за помощью. Это помощь, которая выверена по нормам современной психологии. Это — следует вывод — и государство, которое не вторгается в личную жизнь людей, которое готово оказать помощь, когда требуется.
Воображаемый большой мир милосерден к героям романа, чего не скажешь о мире реальном. На осенней сессии Госдумы РФ предполагается обсудить законопроект, который окончательно ставит вне закона однополые браки, который маргинализирует трансгендерных людей, который противоречит не только здравому смыслу, но и букве российской Конституции, гарантирующей всем равные права.
В этом смысле «Тетрадь» выглядит призывом к благоразумию — к отказу от жестоких табу, к отказу от клеток для разума в пользу наивных бумажных «клеточек». Когда в России отменят законы, дискриминирующие ЛГБТ-людей, у романа Микиты Франко будут неплохие шансы стать факультативным школьным чтением.
«Ради себя. Ради того, чтобы никогда не оказаться в ситуации, когда приходишь домой, а на кухне висит твоя жена, или дочь, или твой сын. Ради этого стоит читать обо всем. О геях, лесбиянках, мигрантах, веганах, наркоманах — вообще обо всех. Ты же не знаешь, кем будет твоя жена или кем будут ваши дети. Тебе только кажется, что проблемы геев или мигрантов тебя не касаются, но на самом деле они касаются всех».
Рецензии на книгу « Тетрадь в клеточку » Микита Франко
Бездарная книга. Зря потратила деньги.
Такая книга необходима для разнообразия. Отцы и дети я бы так назвала эту книгу. Именно вопрос отношения взаимопонимания детей и взрослых.
Немного о религии и о психологии, о том что в некоторых смыслах возраст все же в большинстве своём всего лишь набор цифр.
Легко читается. Была поглащена молниеностно. +
Оформление книги хорошее: подходящий шрифт и кегель, формат удобно читать в пути.
Рекомендую к прочтению.
Я даже не знаю, как описать удовольствие, с каким я читала эту книгу. Признаться, купила книгу случайно, просто увидела скидку и подумала почему бы и нет. Когда доставили книгу, я была удивлена от того, какая она маленькая, но она очень привлекла моё внимание, поэтому я сразу же начала читать. Поначалу думала, что мне не очень понравится, но я ещё никогда так не ошибалась. После 50 страниц я очень втянулась и была очень удивлена, что в этой книге поднимается столько проблем:ЛГБТ, анорексия, непринятие себя, проблемы эмигрантов, обсессивно-компульсивное расстройство и многое другое. И это настолько легко и круто написано, т.е это всё в тему, а не просто лишь бы было. Это просто ВАУ. И, когда ты читаешь эту книгу, задумываешься о проблемах, о которых раньше даже не задумывалась. В общем, я в полном восторге от этой книги и считаю, что её должен прочитать каждый!
Микита Франко называет себя снобом по отношению к российской литературе. Привет, Микита, мы тоже снобы, а твое произведение лишь упрочило наш снобизм. Хочется поменьше таких книжек и побольше хороших переводов Каннингема.
Нам достались схематичные неправдоподобные персонажи — шестиклашки, у которых страсти на уровне сериала “Эйфория”. Кстати, “Эйфория” задала новый уровень диалога о современной жизни ЛГБТ-персон, а “Тетрадь в клеточку” отправляет нас обратно в каменный век условностей и наивности. Это не громкое высказывание, а так, брошюрка, сборник умозаключений уровня Википедии.
И очень странно, что Илья до последнего воротит нос от девочки из другой страны и называет ее “чуркой”, но сразу же, после поверхностного гугления становится ярым защитником прав трансгендеров и называет умершую мать мужскими местоимениями. Всем бы так в этой стране!
Микита Франко: Тетрадь в клеточку. Первые главы романа о сыне трансгендера
15.08.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Я тут подумал и решил, что вычеркну автобус из нашего списка транспорта «для путешествий». На выходных мы с папой составили такой список, потому что не знаем, какой вид транспорта любим больше всего, но теперь могу сделать вывод, что мне не нравится путешествовать в автобусах. Мы едем уже больше двенадцати часов, и я чувствую, что закончится это не скоро. Водитель никогда не останавливается в туалет, если мне туда нужно. Мы вообще остановились всего два раза на десять минут и кучу раз — минуты на три, чтобы люди из деревень и поселков успели заскочить в наш автобус, но этого времени мне бы все равно не хватило, чтобы пописать.
Думаю, в поезде или в самолете мне понравится больше — папа сказал, там есть туалет.
Еще я очень голоден. В рюкзаке лежат булочки, но мне неудобно их есть на ходу, и дезинфицирующий гель для рук я потерял на одной из остановок, а без него есть вообще не получится — я ведь не могу брать еду грязными руками. К тому же булочки обсыпаны сахаром, и микробы с моих пальцев намертво к ним прилипнут.
А папа говорит, что в поездах и самолетах есть раковина и вода.
Я так жалею, что выбрал автобус. Я ни о чем никогда не жалел сильнее. Может, только о том, что обменял ручку с Человеком-Пауком на ластик в форме клубники.
Почти все люди в автобусе смешно спали с открытыми ртами, а те, кто не спал, слушали музыку в наушниках. Папа тоже сидел в наушниках. Единственный человек, который со мной заговорил в этой поездке, — какая-то бабуля с переднего сиденья. Она обернулась и ласково спросила, не скучно ли мне. Мне было ужасно скучно, но я побоялся, что если так и отвечу, то она будет болтать со мной всю дорогу, поэтому поспешно ответил, что нет.
— А какой класс ты закончил? — ответила она.
— Какой большой мальчик! — Она как будто хотела потрепать меня за щеку, но у нее не получалось удобно развернуться, и она не стала. — А хочешь конфетку?
Я кивнул. Она дала мне карамельку в затертом фантике. Это странно — все бабушки угощают детей невкусными карамельками как будто из тридцать пятого года. По крайней мере, я такие конфеты всегда только у бабушек видел.
Я сказал ей «спасибо», и это было самым интересным в том автобусном путешествии.
16.08.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Я ничего не писал вчера вечером, потому что мы с папой обустраивались в нашей временной квартире. Я называю ее временной, потому что не знаю, захотим ли мы жить в этом городе или поедем искать свое место дальше (только не на автобусе!). Ну а еще, конечно, квартира эта не наша, а тети Риты — так зовут хозяйку, которая взяла с нас деньги за то, что мы тут поживем. А раз уж эта квартира принадлежит ей, то у нас никак не получится остаться в ней до конца жизни, даже если мы захотим.
Пока мы разобрали наши вещи, оказалось, что уже полночь и пора спать. Тетя Рита, уходя, предупредила нас, что на полке лежит чистое постельное белье, но я ей не поверил. Честно говоря, я никому не верю, когда речь идет о чистоте, потому что знаю, что люди ужасно ленивые. Когда в школе нам говорят помыть руки перед обедом, большинство ребят держат их под струей воды две секунды, а потом врут учителям, что помыли. А Егор, мой одноклассник, рассказывал, что протирает в своей комнате пыль только вокруг предметов.
Но я размышлял обо всем этом уже после того, как лег спать на простыни тети Риты, и, хотя пахли они порошком, не мог перестать думать, что это обманка, а на самом деле на этом белье спали миллион человек до меня, может, даже кто-нибудь блохастый или, еще хуже, больной вирусом Эболы — а я ничего страшнее этого за последнее время не слышал.
Может быть, я уже заражен? Может быть, я скоро умру?
Я подскочил от этой мысли, снял все белье со своей кровати и понес в ванную комнату — там находилась стиральная машина. (Ее мерное гудение стояло в квартире до трех часов ночи.) Сам же закутался в плед, который мы привезли с собой, и заснул в кресле. Утром я чувствовал себя так, будто у меня отвалились все части тела разом.
— Ты что, постирал все заново?
И он вздохнул, потому что уже привык к тому, что я чистюля (а бабушка говорит «чистоплюй»).
Издательство: Popcorn Books
17.08.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Сегодня мы с папой посмотрели на наш новый город, погуляли в ботаническом саду, а потом пошли в парк аттракционов — и там поругались.
Я не считаю, что виноват в нашей ссоре. У отца с самого утра было плохое настроение, за завтраком он ворчал, что ему не нравится этот город из-за страшных «домов-коробок», где люди кишат, как в муравейнике. Я сказал ему, что стоит попробовать погулять и, возможно, все окажется нтак уж плохо, но он ответил:
— Я уже сто лет живу в этой стране и привык ничему не удивляться.
Последнее время папа вообще не любил выходить из дома. Это было не сложно, потому что работал он тоже из дома — переводчиком, но после Дня S, приходя из школы, я видел, что он ничего не делает. В лучшем случае смотрит мультики, а в худшем — просто лежит. Меня это тревожило — значит, я стал взрослее. Раньше я бы радовался, что теперь мультики можно смотреть вместе с папой, а сейчас понимал, что есть вещи, которые ненормальны, и одна из таких вещей — ничего не делающий взрослый.
Я надеялся, что чем дальше мы будем от Дня S и от Города S, тем лучше будет становиться папе, но он и здесь выглядел раздраженным.
В парке аттракционов мы нашли детское кафе и устроились там за столиком — просто чтобы отдохнуть от палящего солнца. Папа сказал:
— Если что-то хочешь — я закажу.
— Я не могу здесь есть, — ответил я.
— Здесь микробов больше, чем дома.
— Хорошо, давай купим с собой, а съедим дома?
— Но откуда нам знать, что они готовят чистыми руками.
— Все, хватит, — перебил меня отец. — Не хочу опять слушать этот бред про грязь.
Я виновато замолчал.
К нам подошла официантка, и папа заказал колу со льдом, даже не глянув на девушку из-под своих солнцезащитных очков, которые были совершенно ни к чему в помещении. То, что он носил эти очки, и то, что он ни на кого не смотрел и даже не оборачивался, когда к нему обращались, делало его похожим на слепого.
— Ты стал другим после Дня S, — негромко заметил я.
— Да и ты раньше не был таким фанатом моющих средств.
Мы опять недолго помолчали. Мне хотелось спросить про День S, но больше всего о том, почему мы никогда его не обсуждаем. Но я боялся. Наверное, потому мы его и не обсуждали — страшно о таком говорить.
— Вы тогда поругались? — все-таки начал я.
— Взрослые дела. То, се. Сложно объяснить.
Взрослые странные. Им все легко объяснить, кроме своей ругани. Вот когда надо отправить меня спать в десять вечера — легко объяснить, почему. Тысяча объяснений на тему того, зачем делать уроки, читать книги и есть овощи. А как объяснить что-то о себе, так сразу — «то, се». Когда родители ругались, мне казалось, в их претензиях друг к другу вообще нет никакого смысла, будто учитель задал им такую домашку — разругаться в пух и прах, и они начинают высказывать все, что в голову придет, лишь бы это привело к ругани. Ну, например: «Знаешь, мне еще в две тысячи пятом было понятно, какой ты эгоист, ты уже тогда думал только о себе». Или: «Ты постоянно оставляешь здесь эту книгу, тебе что, так сложно — положить ее на место, ты специально это делаешь, чтобы меня разозлить, да?» Короче, бред.
— Это что, из-за измены? — снова спросил я.
— Чего? — нахмурился папа.
— В русских сериалах если что-то и случается между супругами, то это всегда из-за измены.
— А ты спец в русских сериалах.
— Их смотрит бабушка.
— Не лезь в эти дела, ладно?
— По статистике, сорок процентов браков в России распадаются из-за измен.
— Лично ведешь эту статистику?
— Нет, я вычитал это в интернете, когда гуглил, как не заразиться вшами в автобусе, а потом перешел по ссылкам и обнаружил статью про разводы.
— Не было никаких измен, — отрезал папа. — И мы не были разведены.
— Хватит об этом, — раздраженно прервал меня отец. — Ты слишком много на себя берешь.
Наверное, другому человеку может показаться, что это была не ссора, а просто спор, но именно так мы с папой всегда и ссоримся. Нам не свойственно резко друг с другом разговаривать — мы стараемся все обсуждать спокойно, но последнее время он слишком для этого взвинчен. Настолько взвинчен, что иногда я опасаюсь, что он может начать вести себя, как мама.
Приобрести книгу можно по ссылке
Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект «Сноб» — Личное». Присоединяйтесь
Когда твоя семья – особенная: отрывок из книги Микиты Франко «Тетрадь в клеточку»
В издательстве Popcorn Books выходит книга Микиты Франко «Тетрадь в клеточку»: мальчик Илья учится в шестом классе и после переезда в другой город начинает вести дневник. А заодно потихоньку осознавать, что в мире существуют такие гендерные, национальные и социальные проблемы, которые детям почему-то легче понять и принять, чем взрослым.
18.08.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Сегодня со мной заговорил человек в полицейской форме, который назвал себя участковым. Он подошел ко мне, когда я мыл входную дверь нашей квартиры.
Сейчас расскажу по порядку.
Мы живем в съемной квартире, а это значит, что до нас там жили другие люди, и мы не знаем, какими они были. Нельзя отрицать, что у предыдущих жильцов мог быть, например, туберкулез и они оставили палочки Коха на вещах, которыми пользовались. Так что я вымыл все поверхности, двери и шкафы в квартире, а также прокипятил посуду.
Потом вспомнил, что есть еще входная дверь — самый главный источник опасности, ведь мало ли кто к ней прикасается, когда проходит мимо?
Вот в подъезде, пока я пшикал на дверь моющим средством, ко мне и подошел полицейский.
— Что ты делаешь? — спросил он меня таким тоном, как будто я совершаю преступление.
— Чтобы на ней не было микробов.
Он помолчал, осматривая меня с головы до ног. Я тоже на всякий случай себя осмотрел: вроде все нормально.
— Да, мы с папой снимаем тут квартиру.
— С ума сходит его отец, — это сказала соседка, спускающаяся с четвертого этажа.
Она выглядела как чья-то бабушка, собравшаяся на дачу: в панаме, полинялом платье и с четырьмя раздутыми сумками, в которых, наверное, были всякие корзинки, лопатки, семена помидоров и прочая чепуха для дачников. Она еле-еле спускалась по лестнице, потому что барахло ей мешало, и через каждый шаг останавливалась, чтобы посмотреть, на какую ступеньку ставить ногу.
И вот так она ползла и приговаривала:
— С ума сходит… Вчера два часа на балконе курил, все вверх тянет, а у меня там рассада стоит… Курит и не работает…
— Неправда! — возмутился я. — Папе просто нездоровится.
— Вот как это теперь называется, — хмыкнула соседка, обходя нас с участковым.
Участковый смерил меня таким взглядом, как будто в чем-то подозревает, и сказал:
— Я, если что, загляну.
Я не понял, какое «если что» должно для этого случиться. А соседей таких я ненавижу, они почему-то есть в любом доме любого города России, и напротив нашей предыдущей квартиры тоже такая жила — баба Нюра. Она как будто специально следила за тем, что происходит у нас дома, а потом всему подъезду рассказывала. А ее муж, видя нас с мамой, каждый раз шипел в спину, что вызовет на нас опеку, но ни разу никого не вызвал.
Она не была сердобольной женщиной, и, если бы мама не сказала ей как-то, что она жирная, сующая нос не в свои дела корова, тетя Нюра бы и не подумала о том, чтобы куда-то звонить. А так она пыталась запугать маму, чтобы отомстить за оскорбление, но мама не пугалась, а кричала через дверь в ответ:
— Звони куда хочешь, лишь бы это уже закончилось!
Я не знал, что «это». Мне вообще казалось, что мама дерется со мной не из-за математики, а из-за меня самого. В первом классе со мной дрался Вова Карпов, потому что я ему не нравился, но он объяснял свое отношение тем, что у меня дурацкие кроссовки со Спанч Бобом. Это глупо, кому какое дело до Спанч Боба? Возможно, я тоже просто не нравился маме, а оценки — это такой предлог.
Однажды, когда мне было лет девять, я даже сказал папе:
— Мама меня не любит.
И заметил, что он испугался. Сначала я не понял, что это за страх, а сейчас понимаю: испугался того, что я догадался. Папа сказал:
— Конечно любит, ты чего?
— Нет. Она меня не любит.
На самом деле я так уверенно это заявил, потому что сам слышал, как она говорила об этом отцу. Она сказала, что никогда меня не хотела. До той минуты мы жили будто бы в попытках удержать какой-то скелет в шкафу. Этот скелет постоянно вываливался, мы подпирали дверцу стулом, но вот… Он все равно выпал. Весь такой страшный, неприглядный, убогий. Прямо как правда.
Присоединяйся офлайн к аудиовизуальной инсталляции «Портрет поколения» по случаю 10-летия BURO. — получи иммерсивный опыт.