что произошло в валаамском монастыре
Монастырь, который не стал советским
МОНАХОЛЮБИВАЯ ФИНЛЯНДИЯ
— Каково было положение Валаамского монастыря в Финляндской республике в довоенный период?
— В 1918−1939 годах Валаамский монастырь оставался самым значительным учреждением малочисленной Финляндской епархии. Для всего многомиллионного русского рассеяния он становится в эти годы крупнейшим сохранившимся центром русского православия в Европе, но в то же время начинает привлекать всё больше западных христиан и коренных жителей Финляндии, постепенно приобретая характер монастыря финляндского. С 1809 года он пребывал на территории Великого княжества Финляндского, жившего по своим, отличным от законов Российской империи, установлениям, имевшим собственные парламент, денежную единицу, почтовую службу и делопроизводство на своих государственных языках. Полицейская власть на острове осуществлялась финляндским ленсманом. Великое княжество было отделено от империи административной границей, при пересечении которой осуществлялся пограничный и таможенный контроль — как русскими, так и финляндскими чиновниками. Именно поэтому следовавшие с пристани Калашниковской набережной в Петербурге пароходы с паломниками совершали обязательную остановку на острове Коневец — уже в пределах Великого княжества. Именно поэтому, а не в силу каких-то специально валаамских правил борьбы с провозом спиртных напитков, о чем можно прочитать чуть не в каждой современной книжке о монастыре, их багаж здесь подвергался досмотру и излишки товаров изымались. Вопреки сформировавшемуся в последние годы представлению Валаамский монастырь не был до 1918 года крупным центром паломничества для всей России как в силу отдаленности и краткости периода досягаемости обители, так и по причине высокой стоимости проезда — не менее пяти рублей в оба конца, что для некоторых групп населения являлось почти месячным жалованием. При сравнительно высокой посещаемости монастыря в летние месяцы она несопоставима с посещаемостью большинства крупных обителей европейской России.
— Когда же монастырь стал центром паломничества?
— Позже, когда Валаам, наряду с обителями в Эстонии, в Святой Земле, на Афоне и в Польше оказался в числе немногих сохранившихся русских монастырей свободного мира, он становится крупным центром паломничества для всех интересующихся православием. Число приезжавших в 1932 году доходило до 5 000 человек, в 1936 году монастырь увидели граждане 22 государств, тогда же был издан достаточно известный фотографический альбом «Валаам» со стихотворными пояснениями на русском языке к каждому изображению.
— Из кого формировалась монастырская братия?
— Как следовало из заявлений монастырского руководства, Валаамский монастырь не занимался миссионерством до переворота 1917 года, и в Финляндской республике не ставил себе целью обращать в православие лютеранское население. Вследствие мобилизаций Первой мировой войны и революционного брожения, когда из обители были удалены недовольные монастырскими порядками, перед монастырем встала опасность физического вымирания. Совершенно прекратился приток паломников и трудников из России.
В соответствии с новыми государственными законами предполагалось населять монастыри лишь гражданами Финляндской республики, то есть православными карелами, финнами и местными русскими уроженцами, а также, независимо от национальной принадлежности, теми, кто сумел это гражданство получить. Если поступление новых, хотя и немногочисленных, послушниц из числа коренных обитательниц в женский Линтульский монастырь происходило достаточно регулярно, то с пополнением монастырей мужских — Валаамского и Коневского — всё обстояло значительно сложнее. И на Валааме, и в Церковном управлении это объясняли малой склонностью финнов и карел к монашеству, отсутствием в их среде традиции монашеской жизни. На высказываемые Церковным управлением и новоучрежденным Комитетом по сохранению монастырей настойчивые призывы уделять внимание популяризации монашеской жизни Валаамское руководство неоднократно отвечало, что склонность к монашеству не может возникнуть в результате внешнего воздействия, она есть результат внутренней работы, происходящей в тайниках души отдельного человека.
— Но послушники всё же поступали?
— Да, несмотря на все внешние ограничения, о которых часто пишут в нашей литературе, ежегодно в монастырь приходило немало новых послушников, причем не имевших, вопреки требованиям закона, финляндского гражданства: так в 1931 году из 25 богомольцев-послушников было 22 не-финляндских гражданина, а из семи рясофорных — ни одного финляндского гражданина, в 1935 году — 28 из 75 не имели финляндского гражданства, в 1936 году — не имели гражданства Финляндии 30 послушников из 71. В отличие от большинства европейских государств в Финляндии сложилась исключительная ситуация, когда при молчаливом и терпеливом согласии финляндских государственных органов в приграничной полосе, куда даже гражданам страны въезд был ограничен, десятилетиями проживали около полутора сотен взрослых мужчин, не имевших, кроме давно недействительных паспортов не существовавшей уже Российской империи, никаких документов вообще. У них не было даже нансеновских паспортов, выдаваемых беженцам комиссией Лиги наций. С точки зрения валаамцев последнее объяснялось просто — ведь они ни от кого и никуда не бежали. Но русские обитатели Карельского перешейка тоже жили в Финляндии десятилетиями, а документы — или беженские или граждан Финляндии — иметь всё же были обязаны, как, впрочем, и русские жители любого другого государства за исключением сотрудников Китайско-Восточной железной дороги в Маньчжурии, живших в пятикилометровой полосе отчуждения, где не действовали китайские законы. В еще большей близости к советским границам находился лишь уцелевший Успенский мужской монастырь в городе Печоры. Русской Северо-Западной армии генерала Н. Н. Юденича и эстонским национальным воинским формированием удалось изгнать Красную армию с территории Изборского и Печерского края, которые по Тартускому мирному договору отошли во владение Эстонской республики. Но вся братия Печерского монастыря были гражданами Эстонии или других государств. Таким образом, можно с уверенность сказать, что ни в одной другой неправославной стране мира к русским монашествующим не относились столь юридически-терпимо и практически-доброжелательно, как в Финляндской республике.
КАК ШЛА ЭВАКУАЦИЯ
— Во время Советско-финляндской войны Валаамский монастырь оказался в зоне боевых действий. Что происходило с общиной монастыря в этот период?
— Красная армия начала наступление от границы Финляндской республики без объявления войны ночью 30 ноября 1939 года. 9 декабря советская авиация произвела первый налет на остров. Материалы о советских бомбардировках Валаама достаточно полно отражены в исследовании С. Тиркельтауба и В. Степанова «Против Финляндии. Советская морская авиация на Балтике в войне 1939‒1940 годов!» (СПб., 2000). 20 декабря была произведена эвакуация вглубь страны первой партии монашествующих — прежде всего инвалидов и больных. «20 декабря наши братья старички, слепые, глухие, хромые и расслабленные прибыли на пароходе в Лахденпохья» — писал монах Иувиан (Краснопёров). Монастырской администрации удалось добиться именно принудительной эвакуации. Этим обеспечивалось выселенным полное содержание со стороны государства, предоставлявшего жилые помещения, питание, медицинскую помощь и ежемесячные денежные пособия. Эвакуирующиеся же добровольно обязаны были обеспечивать себя сами, что для не имевших личных средств обитателей монастыря было равнозначно гибели. Тем не менее, в отечественной церковно-фантастической литературе эта принудительность эвакуации традиционно трактуется в качестве какого-то зверства лютеранского государства в отношении православных. Так же дружно пишут и о гибели многих братии в процессе первой эвакуации. Некто Е. П. Кузнецов в многократно переизданной пустой книжке «Валаамская тетрадь» и вовсе утверждает, что «двенадцать старцев недвижно остались лежать в санях».
— А на самом деле были погибшие?
— Первую партию братии вывозили с острова в закрытых и отапливаемых автобусах, в санях ехали только те, кто должен был вывезти лошадей, которых решено было не оставлять большевикам, и все лошади с возницами добрались до берега. Следует особо отметить, что никто из обитателей монастыря не умер в процессе ни первой, ни последующих эвакуаций с острова, что очевидно из метрических записей монастыря и послужных списков. 28 декабря с острова выбыла вторая группа братии. К 11 января 136 человек были размещены в школах в 120 км севернее города Ювяскюля. Сведения о событиях на Валааме достаточно быстро попали в европейские газеты, но не всегда отличались точностью. К этим публикациям и восходят неверные сведения о гибели некоторых монашествующих при советских налетах.
Среди возможных мест расселения валаамцев назывался и Успенский монастырь в городе Петсери (бывшие Печоры) в Эстонской республике, однако распространение советского влияния на страны Прибалтики сделало это невозможным. Налеты на остров продолжались, и 11 марта погибли еще двое военных. 12 марта был подписан мирный договор между СССР и Финляндией и Валаам стал советской территорией, а 19 марта последними оставили остров эконом иеромонах Филагрий (Микшиев) и иеромонах Петр (Иоухки), умудрившиеся за несколько часов до появления красноармейцев вывезти значительную партию монастырского добра. В июне 1940 года монастырь получил финансовую помощь от Финляндского Красного креста и от Папы Римского. Вскоре после этого на основании закона от 29 августа 1940 года о возмещении утерянного в связи с утратой территории имущества монастырь получил значительную субсидию от государства. Из этих средств и монастырских сбережений составилась достаточная сумма для приобретения нового имения.
«ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ» ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Когда возникло наименование Новый Валаам?
— В каком состоянии находился монастырский комплекс, когда он перешел в руки финляндских сил?
— Десять дней с 19 по 28 октября игумен Харитон и еще пятеро насельников провели на Валааме, изучая состояние монастыря, о результатах чего оставили несколько опубликованных ныне свидетельств. Многие документы, освещающие события жизни Валаамского монастыря 1939−1945 годов помещены нами в пространной публикации в «Вестнике Екатеринбургской духовной семинарии» (№ 4, 2017 и № 1, 2018). Монастырский комплекс был возвращен его хозяевам в относительно неплохом состоянии, что свидетельствует, на наш взгляд, об отсутствии у советских его обитателей выраженного намерения разрушить обитель. За 18 месяцев первого советского управления профессиональные саперы имели возможности сровнять с землей все тамошние постройки, включая и могучий Спасо-Преображенский собор. Впрочем, с той поры как Военный архив в Хельсинки сделал доступными сотни фотографий, запечатлевших состояние острова в 1941−1944 годах, каждый может самостоятельно судить о характере и степени полученных обителью повреждений. После налетов 1939−1940 годов монастырь почти не страдал от военных действий, ибо воюющие стороны всякий раз сдавали и занимали остров без боя. Поскольку окончательность возвращения Финляндией прежних территорий не вызывала сомнения, было решено сперва перевести на остров лишь нескольких братий с тем чтобы постоянно живущие обеспечивали пребывание приезжающих для временного несения послушаний и подготовки последующего окончательного возвращения на остров всего братства.
— Как происходило возрождение монашеской жизни на Валааме в военные годы?
— «Переходные документы» об окончательном возвращении на Валаам получили иеромонах Митрофан (Романов) и иеродиакон Виктор (Антонюк), поселившиеся там и в течение военных лет принимавшие прибывавших. С этого момента можно говорить о возрождении монашеской жизни на острове — здесь регулярно совершались богослужения, братия сама обеспечивала себе пропитание и всё необходимое для жизни и труда, и постепенно восстанавливала обитель, начав с остекления помещений. Игумен Харитон категорически отказался оказывать какое-либо имущественное содействие советским военнопленным, а прибывшего в Финляндию из советской России при весьма загадочных обстоятельствах и оказавшегося в монастыре послушника, который требовал для такой помощи реализовать часть вывезенных монастырских ценностей, удалил из монастыря при содействии Финляндского архиепископа Германа (Аава) уже к концу марта 1942 года. В 1930-е годы игумен Харитон и наместник иеромонах Исаакий (Трофимов) опасались деятельности советских и германских агентов в Финляндии и организовали целую систему защиты от них, ограничивая доступ в монастырь не вызывавшим у них доверия представителям иностранных организаций, а в коммерческих и общественных делах вступая в общение только с представителями местного финского и шведского населения и с редкими давними русскими жителями страны. Эти усилия дали ощутимый результат. Как можно заключить из недавно вышедшего сборника разведывательных сводок («Приказываю решительно прекратить представление таких разведсводок…» Разведывательные сводки 5-го Управления НКО СССР за период Советско-финляндской войны. Составители: Киселев О. Н., Свойский Ю. М., 2018) к началу Зимней войны советское командование не располагало ни малейшими правдоподобными сведениями о происходящем на Валаамском архипелаге.
— Братия боялась прихода РККА?
— Игумен Харитон получал достаточно сведений о жизни Церкви в СССР за прошедшие два десятилетия и, вероятно, опасался разорения монастыря Красной армией. Способствовали этому, возможно, и вести от корреспондентов из обителей Польши. Поэтому при эвакуации с острова были вывезены практически все ценности — золото, серебро, снятые с икон ризы из драгоценных металлов, имевшие историческую ценность облачения, все священные сосуды, многочисленные произведения искусства и многие тысячи иных предметов вплоть до ковров и светильников. Есть основания полагать, что ничто из эвакуированного не было распылено за время эвакуации. На острове оставили часть хозяйственного инвентаря, некоторые строительные материалы, многие колокола и большие запасы книг монастырского склада, употреблявшихся советскими жильцами для гигиенических нужд… Осталась и часть библиотеки, и большинство документов архива двух последних десятилетий. Часть их ныне хранится в Петрозаводске, а часть была собрана и вывезена с острова вернувшимися в 1941 году монашествующими. Формированию недоброго отношения монастырского руководства и братии к советскому воинству немало способствовали давний корреспондент игумена Харитона иеромонах Иоанн (Шаховской) — будущий архиепископ Сан-Францисский и знаменитый радиопроповедник «Голоса Америки», много общавшийся с советскими пленными во время гражданской войны в Испании, и главный редактор известного Брюссельского журнала «Часовой» В. В. Орехов, излагавший на страницах этого издания малоутешительные впечатления своих корреспондентов от общения с советскими военнопленными (№ 250, 1 марта 1940 года). В архиве Валаамского монастыря сохранилось письмо неизвестной женщины, высказывавшей несогласие с некоторыми из братии, склонными вовсе отрицать принадлежность красноармейцев к роду человеческому.
— Как обустраивалась хозяйственная жизнь обители?
— С момента возвращения Финляндией прежних территорий и монастырь возвратил права на прежнее имущество, стал получать регулярный доход от сдачи военному ведомству подворья в Сортавале и зданий на острове под постой, монастырских лугов на острове — под выпас скота, монастырских лошадей — для перевозки грузов. Может показаться невероятным, но даже доставка охранявших обитель военных монастырским пароходом к месту несения службы в расположенную на острове воинскую часть совершалась, несмотря на условия военного времени, на платной основе. Выплаты эти производились не всегда регулярно, но за годы войны монастырь сполна получил всё ему причитавшееся от военного ведомства. Впоследствии игумен Харитон свидетельствовал об изумительной бытовой честности финнов как военных, так и гражданских лиц, о полном отсутствии малейшего обмана даже в тяжелых военных обстоятельствах.
В июне 1942 года на Валаам отправилась для проведения полевых и восстановительных работ группа из семи насельников. С этого времени смена работающих на острове происходит регулярно и жизнь братии возобновляется во всех традиционных своих формах как на Валааме, так и в новом имении, причем распределение насельников между двумя территориями разумно сообразуется с военными обстоятельствами. Иеромонахи Павел (Олмари-Гусев, будущий архиепископ всея Финляндии), Марк (Шавыкин, будущий епископ Ладожский) и Савва (Шаханов) были мобилизованы в качестве военных священников в действующую армию. Отец Марк вел радиопропаганду для красноармейцев на передовой. 22 июля монастырь просил Церковное управление оставить отца Павла в распоряжении обители. Мне не приходилось встречать сведений об участии монашествующих в боях. Мобилизованы были и все послушники монастыря. В июле же на остров вновь отправились игумен Харитон, духовник о. Ефрем (Хробостов) и о. Петр (Иоухки), осмотревшие все скиты и признавшие их находящимися в состоянии значительного разрушения, после чего игумен сообщал в Стокгольм князю А. В. Оболенскому: «здесь на Новом Валааме, по милости Божией мы устроились временно хорошо, и пока не голодаем. До окончания войны большая часть братства будет жить здесь… отрадно было видеть свою духовную родину, освобожденную от нашествия безбожного изуверства».
НЕСЕТСЯ БЛАГОВЕСТ ПОБЕДНЫЙ
— Какую роль играли православные святыни в военной пропаганде? Имело ли место противопоставление религиозной Финляндии и безбожного СССР?
— Я не занимался изучением истории военной пропаганды. В годы Второй мировой войны остров часто посещали представители союзных Финляндии государств, в том числе и православных — Царства Болгарского и Королевства Румынии, или имевшего немалое православное население Словацкого государства, а также Итальянского и Испанского королевств и других стран. Выходившие на их территориях периодические издания помещали репортажи своих корреспондентов об увиденном на Валааме. Игумен Харитон систематически прилагал усилия, чтобы сведения о постигшем остров и монастырь разорении как можно шире расходились по всему миру. Он сам составлял и тиражировал соответствующие тексты-свидетельства, которые и использовались в некоторых репортажах, например, в часто цитируемой публикации Харбинского журнала «Хлеб Небесный» (№ 6, 1940). Получила распространение история девятилетнего монастырского кота Цыгана, пережившего на острове советские времена и дождавшегося возвращения своих хозяев… Постоянного целенаправленного различения религиозной Финляндии и безбожного пролетарского государства в этих текстах не было. Скорее это свидетельства о каком-то общем одичании подсоветской части населения прежней Российской империи, в отличие от избежавшего большевистских объятий населения Финляндии и прочих счастливых лимитрофных стран. Известия эти часто перепечатывались немногочисленными русскими изданиями, выходившими в военные годы в странах рассеяния. Из них русские беженцы по всему миру узнавали о судьбе Валаама. Так статью будущего великого итальянского фотографа Лино Пеллегрини в «Il Popolo d’Italia» от 30 июля 1942 года уже 20 сентября перепечатал в изложении Л. Н. Кутукова русский «Парижский вестник». Именно через своих корреспондентов и иностранных военных игумен Харитон поддерживал связь с валаамцами, жившими в труднодоступных для почтовой связи военных лет странах, прежде всего в Сербии, а от них новости расходились на приходы. Много помогал в распространении сведений о жизни монастыря и о положении на острове протоиерей Сергий Четвериков. Он доставлял материалы отца Харитона редакции выходившей в словацком селении Ладомирова двухнедельной газеты «Православная Русь», которая в годы войны являлась единственной русской газетой в Европе, печатавшейся регулярно вообще без всякой внешней цензуры и достаточно свободно распространявшейся во многих странах.
— Каково было отношение финляндского правительства к русскому православию в Финляндии в годы войны?
— Едва ли следует говорить о каком-либо особенном отношении Финляндского государства именно к русской части Финляндской Православной церкви. Православная Церковь не была Церковью русского меньшинства. Она была Церковью всего православного населения страны независимо от национальной принадлежности и в годы войн, как Советско-финляндской, так и всей Второй мировой, отношение государства к русским православным не отличалось от отношения к прочим православным гражданам.
— Почему всё же Валаам решил остаться вне «советской» церковной юрисдикции?
— В результате Зимней войны вынуждены были переселиться на новые места 55 тысяч православных, то есть до 70% православного населения страны. По сведениям Церковного управления Финляндская Православная Церковь потеряла Валаамский, Коневский и Линтульский монастыри. Из 64 приходских храмов к СССР отошло 44, из 72 часовен — 65, из 104 кладбищ — 76, из 343 колоколов утрачено было 252. При этом более всего пострадали именно храмы, традиционными прихожанами которых являлись в основном русские жители районов близких к Петербургу. По возвращении Финляндией этих территорий церковные объекты в большинстве своем были найдены в сильно поврежденном состоянии или полностью разрушенными. Отмечалась в первую очередь бессмысленная загаженность прежде изящных и функциональных построек. Скорее всего, именно эта особенность разорения острова Валаам и заставила игумена Харитона ознаменовать свое возвращение в обитель стихами: «Несется благовест победный: Отогнан враг, поруган бес! Твердит, ликуя, голос медный: Наш Валаам опять воскрес!» Вероятно, в этих словах несложно увидеть, как именно на Валааме воспринимали советское государство и его армию.
Допускаю, что состояние, в котором монашеская братия застала Валаамский, Коневский и Линтульский монастыри осенью 1941 года, имело заметное для всего финляндского православия последствие. Быть может, валаамцам стало очевидно, что культивировавшееся в СССР отношение к религиозным верованиям ни в чем не переменилось за два десятилетия, что конечная цель государственных органов состоит в уничтожении этих верований и физическом истреблении их носителей. Возможно, что именно увиденное осенью 1941 года вселило в сознание валаамского руководства стойкое неприятие любых благоприятных сведений о жизни в СССР, в том числе исходящих от прибывавших впоследствии из советских пределов иерархов и иных духовных лиц, а также из печатных источников, и, в итоге, удержало Валаамский монастырь от, казалось, уже совершающегося слияния с советской церковной организацией. Даже неудержимому агитатору за церковное единство и увлекающемуся интригану отцу Иувиану (Краснопёрову) достаточно было уже после войны единожды посетить СССР, чтобы в частных письмах к бывшим валаамцам и к живущим во Франции близким знакомым сразу же начать открещиваться от прежних своих призывов.
События войны 1939−1940 годов и невероятная стойкость финляндской армии привели к значительному улучшению отношения обитателей Валаама к Финляндскому государству и к некоторому умирению внутри братства. Многие из нежелавших прежде принимать Финляндское гражданство решили стать гражданами страны, в которой жили десятилетиями. Некоторые из отрицавших прежде новый календарный стиль признали его как официальную норму существования своей новой национальной Церкви. Вследствие этого противостояние внутри монастырского братства заметно уменьшилось. Ныне исторический Валаамский монастырь благополучно вступил во второе столетие своего существования в пределах независимой Финляндской республики.
Погас свет Валаама: умер один из самых знаменитых священников России
Памяти отца Мефодия
Днем в четверг у меня возникло внезапное, но непреодолимое желание: позвонить товарищу, известному религиозному журналисту, и осведомиться о состоянии болевшего коронавирусом насельника Валаамского монастыря, архимандрита Мефодия. Через несколько часов стало известно, что отец Мефодий скончался. Я очень материалистичный человек, который не верит в сверхъестественное. Будем считать поэтому произошедшее совпадением — случайным, но в то же самое время очень закономерным.
Я познакомился с отцом Мефодием только прошлым летом во время своего визита на Валаам. Но нескольких дней общения оказалось достаточным для того, чтобы начать считать его очень близким человеком. Сейчас, как и тысячи людей по всей России, я испытываю глубокое и щемящее чувство личной потери. Среди должностей отца Мефодия был и пост директора православного культурно-просветительского центра «Свет Валаама». В глазах тех, кто знал отца Мефодия, свет Валаама сегодня погас.
«Мой дедушка Петр построил два храма в Македонии. У него было восемь детей, я был самым младшим внуком от его старшей дочери. С детства дедушка водил меня на службы. Он был не священником, а простым чтецом в маленьком сельском храме, в котором проработал 70 лет.
Мой дедушка удостоился заранее узнать о своей грядущей смерти. Зная, что он умрет завтра в 9 утра, дедушка призвал моего старшего брата, и спросил: «Ты завтра будешь дома в 9 утра?»
«Буду, дедушка», ответил брат.
А брат мой гитарист, на всю ночь он с друзьями уехал в гости, и всё-таки не пришёл домой.
Дедушка, умирая: «Где старший брат?» «Нет его»…«Зовите тогда маленького», то есть меня. Я зашел, поцеловал ему руку, по его просьбе подстриг, побрил его. Это считается одним из проявлений любви к старшим, у нас так в Македонии принято. Я до сих пор помню его любящие глаза. Он положил свою руку мне на сердце, стал благословлять и начал пророчествовать, что со мной будет, рассказал все о моем будущем. Я тогда понял, что на моих руках умер настоящий молитвенник, и что кто-то должен продолжить его путь».
В нескольких километрах от родного села отца Мефодия находится монастырь великомученика Никиты, в котором перед Второй мировой войной жили несколько десятков валаамских старцев. Сейчас это выглядит как явное предзнаменование. Но сам будущий отец Мефодий сначала решил отправиться на Афон и даже получил благословение от соответствующих церковных властей.
А вот когда будущий отец Мефодий решил смириться со своей судьбой и вместо Афона отправиться в Россию, у него все стало получаться как по маслу. Приехав в Болгарию, он застал на вокзале проводы в Москву видного иерарха Русской Православной Церкви и попросил его о помощи: «Он посмотрел на меня внимательно, задал пару вопросов, взял какого-то мужчину из провожающих и сказал ему: «Помогите ему». Оказалось, что он доверил меня послу России в Болгарии, который сделал мне визу и 21 августа я приехал в Москву».
Хорошо будущего отца Мефодия встретили и в Троице-Сергиевой Лавре: «Когда мы приехали в Лавру, иеромонах Лонгин говорит: «Пойдем к старцу, если он благословит, останешься в Лавре, если нет, не обижайся, ищи себе другое место. У нас никто в Лавру не поступает без благословения отца Кирилла (архимандрит Павлов)».
Я очень волновался, что же скажет мне старец. Я еще не успел зайти к нему в келью, а он из-за двери сразу сказал: «Пусть этот македонец остается в Лавре».
Среди тех, с кем будущий отец Мефодий подружился в Сергиевом Посаде был тогдашний эконом Лавры отец Панкратий, получивший в январе 1993 года назначение на должность наместника возрождаемого монастыря на Валааме: «Он сразу предложил мне поехать на остров, я тогда о Валааме не знал вообще ничего. Мы пошли к отцу Кириллу за благословением, а он и говорит: «Пусть македонец уезжает на Валаам».
О разрухе, которую два друга застали на Валааме, епископ Панкратий впоследствии рассказывал так: «В первые годы на Валааме для того, чтобы позвонить Патриарху, доложить о важном, приходилось забираться на колокольню. Она вся была в черных сгнивших лесах. Честно говоря, и забираться по ним было страшновато.
Единственный телефон в монастыре — такой огромный черный ящик с антенной. О настраивался какой-то рацией, это была старая военная система, которая постоянно сбивалась. Так я забирался на колокольню и оттуда кричал: «Ваше Святейшество, благословите! Это с Валаама Вас беспокоят!» А братья невольно слушали, о чем Игумен с Патриархом говорят». В общем, с этим ящиком-телефоном я почти не расставался».
Современный возрожденный Валаам — одно из самых ухоженных и самых прекрасных мест, которые я посетил в ходе многочисленных путешествий по всему миру. В моей памяти Валаам остался как остров, пронизанный очень сильным внутренним светом.
Не буду пытаться выстроить «иерархию источников» этого света. Но среди них точно был отец Мефодий.
Вот еще один фрагмент его рассказа о своем дедушке: «Дедушка Петр очень любил кошек, в нашем дворе их могло быть до 40 одновременно. Бабушка кошек не выносила. Она была очень педантичной, чистоплотной и в доме их не держала, брала кошек носовым платочком и выкидывала через окно. Кошки падали в огромный виноградник, площадью более двухсот метров, и потом опять заходили в дом.
Помню, что после службы дедушка приводил с собой по 30-40 гостей и просил всех напоить чаем и угостить. Он очень любил людей. У него была безграничная общительность. Мне кажется, по его молитвам я и унаследовал часть его любви к людям».
Вам это не казалось, отец Мефодий! Вам это точно не казалось! Как профессиональный политический журналист, я, как правило, умею определять, у кого любовь к людям является напускной, а кого реальной. С такой любовью к людям, как у отца Мефодия, я до знакомства с ним не сталкивался никогда.
Иногда, кстати, это искреннее и глубокое чувство человека, родившегося в другой стране, но ставшего нашим с вами соотечественником, совершенно неправильно понимали. Например, в 2012 году отец Мефодий стал героем «скандальной политической хроники», прилюдно поцеловав руку Владимира Путина. Тем, кто знает отца Мефодия, не надо объяснять, что в этом жесте не было ни грамма низкопоклонства перед президентом или чего-то еще плохого. Тем, кто не встречался с отцом Мефодием, объяснить это в принципе невозможно. А еще я не могу объяснить свою абсолютную уверенность: в духовном плане знакомство с отцом Мефодием было одной из главных удач, которые выпали на мою долю в жизни.