что творится в монастырях россии
Житие мое. Бывший послушник рассказал о жизни в монастыре
Послушник Тимофей (в миру Тимотэ Суладзе) мечтал стать архиереем, но жизнь в монастыре изменила его планы, заставив начать всё с чистого листа.
Коллаж © L!FE Фото: © РИА Новости / Антон Вергун, Рамиль Ситдиков
Первая попытка
Я уходил в монастырь несколько раз. Первое желание возникло, когда мне было 14 лет. Тогда я жил в Минске, учился на первом курсе музыкального училища. Только-только начал ходить в церковь и попросился петь в церковный хор кафедрального собора. В лавке одной из минских церквей мне случайно попалось на глаза подробное житие преподобного Серафима Саровского — толстая книга, около 300 страниц. Я её прочитал одним махом и тут же захотел последовать примеру святого.
Вскоре у меня появилась возможность посетить несколько белорусских и российских монастырей в качестве гостя и паломника. В одном из них я подружился с братией, которая на тот момент состояла всего из двух монахов и одного послушника. С тех пор я периодически приезжал в этот монастырь пожить. По разным причинам, в том числе в силу юного возраста, в те годы мне не удалось осуществить свою мечту.
Второй раз я задумался о монашестве годы спустя. Несколько лет я выбирал между разными монастырями — от Санкт-Петербурга до горных грузинских монастырей. Ездил туда в гости, присматривался. Наконец выбрал Свято-Ильинский монастырь Одесской епархии Московского патриархата, в который и поступил в качестве послушника. Кстати говоря, с его наместником мы познакомились и долго общались перед реальной встречей в одной из социальных сетей.
‘>Монастырская жизнь
Переступив с вещами порог монастыря, я осознал, что мои переживания и сомнения позади: я дома, теперь меня ждёт пусть сложная, но понятная и светлая жизнь, полная душевных подвигов. Это было тихое счастье.
Монастырь находится в самом центре города. Нам можно было свободно выходить за территорию на непродолжительное время. Можно было даже ходить на море, но для более длительного отсутствия нужно было получать разрешение наместника или благочинного. Если надо уехать за пределы города, разрешение должно было быть в письменной форме. Дело в том, что существует очень много обманщиков, которые надевают на себя облачение и выдают себя за священнослужителей, монахов или послушников, но при этом не имеют никакого отношения ни к духовенству, ни к монашеству. Эти люди ходят по городам и сёлам, собирают пожертвования. Разрешение из монастыря было своего рода щитом: чуть что, без проблем можно было доказать, что ты свой, настоящий.
В самом монастыре у меня была отдельная келья, и за это я благодарен наместнику. Большинство послушников и даже некоторые монахи жили по двое. Все удобства находились на этаже. В корпусе всегда были чистота и порядок. За этим следили гражданские работники монастыря: уборщики, прачки и другие сотрудники. Все бытовые потребности удовлетворялись с избытком: нас прекрасно кормили в братской трапезной, смотрели сквозь пальцы на то, что по кельям у нас были ещё и свои собственные продукты.
Очень большую радость я испытывал, когда в трапезной подавали что-нибудь вкусненькое! Например, красную рыбу, икру, хорошее вино. Мясные продукты в общей трапезной не употреблялись, но нам не запрещалось их есть. Поэтому когда удавалось купить что-то за пределами монастыря и затащить это к себе в келью, я тоже радовался. Не имея священного сана, возможностей заработать деньги самому было мало. Например, платили, кажется, 50 гривен за колокольный звон во время венчания. Этого хватало или на то, чтобы положить на телефон, или на то, чтобы купить что-то вкусное. Более серьёзные потребности обеспечивались за счёт монастыря.
Фото: © РИА Новости / Сергей Пятаков
Вставали мы в 5:30, за исключением воскресных дней и крупных церковных праздников (в такие дни служилось две или три литургии, и каждый вставал в зависимости от того, на какой литургии он хотел или должен был по расписанию присутствовать или служить). В 6:00 начиналось утреннее монашеское молитвенное правило. На нём должна была присутствовать вся братия, кроме больных, отсутствующих и так далее. Далее в 7:00 начиналась литургия, на которую в обязательном порядке оставались служащий священник, диакон и дежурный пономарь. Остальные — по желанию.
Я в это время или шёл в канцелярию на послушание, или возвращался в келью, чтобы поспать ещё несколько часов. В 9 или 10 часов утра (точно уже не помню) был завтрак, на котором присутствовать было необязательно. В 13 или 14 часов был обед с обязательным присутствием всей братии. За обедом читались жития святых, память которых совершалась в тот день, а также делались важные объявления монастырским начальством. В 17 часов начиналась вечерняя служба, после которой — ужин и вечернее монашеское молитвенное правило. Время отхода ко сну никак не регламентировалось, но если на следующее утро кто-то из братии просыпал правило, к нему отправляли с особым приглашением.
Проказы послушников
На Пасху после длительного поста я так сильно проголодался, что, не дождавшись общей праздничной трапезы, побежал через дорогу в «Макдоналдс». Прямо в подряснике! У меня и у любого другого была такая возможность, и никто никаких замечаний не делал. Кстати говоря, многие, выходя из монастыря, переодевались в гражданскую одежду. Я же с облачением не расставался никогда. Пока жил в монастыре, у меня просто-напросто не было вообще никакой светской одежды, кроме кофт и штанов, которые нужно было надевать под подрясник в холодную погоду, чтобы не замёрзнуть.
Постриг в монахи послушников монастыря. Фото: © РИА Новости / Андрей Архипов
В самом монастыре одной из забав послушников было фантазирование на тему того, кому какое имя дадут при постриге. Обычно его до последнего момента знают только тот, кто постригает, и правящий архиерей. Сам послушник о своём новом имени узнаёт только под ножницами, вот мы и шутили: находили самые экзотические церковные имена и называли ими друг друга.
И наказания
За систематические опоздания могли поставить на поклоны, в самых тяжёлых случаях — на солею (место рядом с алтарём) перед прихожанами, но делалось это крайне редко и всегда обоснованно.
Бывало, кто-то уезжал без разрешения на несколько дней. Один раз это сделал священник. Возвращали его с помощью наместника прямо по телефону. Но опять же, все такие случаи были как детские шалости в большой семье. Родители могут поругать, но не более того.
Самое сложное
Когда я приезжал ещё только в гости, наместник меня предупреждал, что реальная жизнь в монастыре отличается от того, что пишут в житиях и других книгах. Готовил меня к тому, чтобы я снял розовые очки. То есть в какой-то мере я был предупреждён о некоторых негативных вещах, которые могут иметь место, но не ко всему был готов.
Как и в любой другой организации, в монастыре, конечно, есть очень разные люди. Были и такие, которые старались выслужиться перед начальством, зазнавались перед братией и так далее. Например, как-то раз пришёл к нам один иеромонах, находившийся под запретом. Это означает, что правящий архиерей за какую-то провинность в качестве наказания временно (обычно — до раскаяния) запретил ему священнодействовать, но сам священный сан при этом не снимался. Мы с этим отцом были ровесниками и поначалу сдружились, общались на духовные темы. Один раз он даже нарисовал на меня добрую карикатуру. До сих пор её храню у себя.
Чем ближе шло дело к снятию с него запрета, тем сильнее я замечал, что он ведёт себя со мной всё более высокомерно. Его назначили помощником ризничего (ризничий отвечает за все богослужебные облачения), а я был пономарём, то есть во время исполнения своих обязанностей находился в непосредственном подчинении и у ризничего, и у его помощника. И здесь тоже стало заметно, как он по-другому стал ко мне относиться, но апофеозом стало его требование обращаться к нему на вы после того, как с него был снят запрет.
Для меня самыми сложными не только в монастырской, но и в мирской жизни являются субординация и трудовая дисциплина. В монастыре общаться на равных с вышестоящими по званию или должности отцами было абсолютно невозможно. Рука начальства была видна всегда и везде. Это не только и не всегда наместник или благочинный. Это мог быть тот же самый ризничий и любой, кто находится выше тебя в монастырской иерархии. Что бы ни случилось, не позднее чем через час об этом уже знали на самом верху.
Фото: © РИА Новости / Игорь Палкин
«>Хотя были среди братии и такие, с кем я прекрасно находил общий язык, несмотря не только на огромное расстояние в иерархической структуре, но и на солидную разницу в возрасте. Как-то раз я приехал в отпуск домой и очень хотел попасть на приём к тогдашнему минскому митрополиту Филарету. Я задумывался о моей дальнейшей судьбе и очень хотел посоветоваться с ним. Мы часто встречались, когда я делал первые шаги в церкви, но я не был уверен, вспомнит ли он меня и примет ли. Так совпало, что в очереди оказалось много маститых минских священников: настоятелей крупных храмов, протоиереев. И тут выходит митрополит, показывает рукой на меня и зовёт к себе в кабинет. Впереди всех настоятелей и протоиереев!
Выслушал он меня внимательно, потом рассказывал долго о своём монашеском опыте. Очень долго рассказывал. Когда я вышел из кабинета, вся очередь из протоиереев и настоятелей очень сильно на меня косилась, а один настоятель, знакомый ещё по старым временам, взял и сказал мне при всех: «Ну ты столько там пробыл, что оттуда должен был выйти с панагией». Панагия — это такой знак отличия, который носят епископы и выше. Очередь рассмеялась, произошла разрядка напряжённости, а вот секретарь митрополита потом очень ругался, что я так долго занимал время митрополита.
Туризм и эмиграция
Шли месяцы, а со мной в монастыре абсолютно ничего не происходило. Я очень сильно желал пострига, рукоположения и дальнейшего служения в священном сане. Скрывать не буду, были у меня и архиерейские амбиции. Если в 14 лет я жаждал аскетического монашества и полного удаления от мира, то когда мне было 27 лет, одним из главных мотивов поступления в монастырь была епископская хиротония. Я даже в мыслях постоянно представлял себя на архиерейской должности и в архиерейском облачении. Одним из главных моих послушаний в монастыре была работа в канцелярии наместника. Через канцелярию проходили документы на рукоположение некоторых семинаристов и других ставленников (кандидатов в священный сан), а также на монашеские постриги в нашем монастыре.
Коллаж © L!FE Фото: © РИА Новостях / Антон Вергун, из личного архива
Через меня проходило немало ставленников и кандидатов на монашеский постриг. Некоторые на моих глазах проходили путь от мирянина до иеромонаха и получали назначения на приходы. Со мной же, как я уже сказал, абсолютно ничего не происходило! И вообще мне казалось, что наместник, который был ещё и моим духовником, в некоторой степени отдалил меня от себя. До поступления в монастырь мы дружили, общались. Когда я приезжал в монастырь в качестве гостя, он постоянно брал меня с собой в поездки. Когда я приехал в этот же монастырь с вещами, поначалу мне казалось, что наместника как будто подменили. «Не путай туризм и эмиграцию», — шутили некоторые собратья. Во многом из-за этого я и решил уйти. Если бы я не почувствовал, что наместник изменил своё отношение ко мне, или если бы я хотя бы понял причину таких изменений, возможно, я бы остался в монастыре. А так я почувствовал себя ненужным в этом месте.
С чистого листа
У меня был доступ в Интернет, я мог советоваться по любым вопросам с очень опытными духовными лицами. Я рассказал о себе всё: что хочу, чего не хочу, что чувствую, к чему готов, а к чему нет. Двое священнослужителей посоветовали мне уйти.
Уходил я с большим разочарованием, с обидой на наместника. Но я ни о чём не жалею и очень благодарен монастырю и братии за полученный опыт. Когда я уходил, наместник мне сказал, что мог пять раз постричь меня в монашество, но что-то его останавливало.
Когда уходил, страха не было. Был такой прыжок в неизвестность, ощущение свободы. Так бывает, когда наконец принимаешь решение, которое кажется правильным.
Коллаж © L!FE Фото: © flickr / Michael Matti, из личного архива
Я начал свою жизнь полностью с чистого листа. Когда я решил уйти из монастыря, у меня не было не только гражданской одежды, но и денег. Вообще ничего не было, кроме гитары, микрофона, усилителя и своей личной библиотеки. Я привёз её с собой ещё из мирской жизни. В основном это были церковные книги, но попадались и светские. Первые я договорился продать через монастырскую лавку, вторые отнёс на городской книжный рынок и продал там. Так у меня появилось некоторое количество денег. Ещё помогли несколько друзей — прислали мне денежные переводы.
На билет в один конец деньги дал наместник монастыря (мы с ним в итоге помирились. Владыка — прекраснейший человек и хороший монах. Общаться с ним даже раз в несколько лет — очень большая радость). У меня был выбор, куда уезжать: или в Москву, или в Минск, где я жил, учился и работал много лет, или в Тбилиси, где я родился. Я выбрал последний вариант и уже через несколько дней был на корабле, который вёз меня в Грузию.
В Тбилиси меня встречали друзья. Они же помогли снять квартиру и начать новую жизнь. Через четыре месяца я вернулся в Россию, где постоянно живу до настоящего времени. После долгих странствий я наконец нашёл своё место именно здесь. Сегодня у меня свой маленький бизнес: я индивидуальный предприниматель, оказываю услуги по письменному и устному переводу, а также юридические услуги. О монастырской жизни вспоминаю с теплом.
Ахилла
Главное Меню
Страшна сама монастырская система
4 марта 2020 Ахилла
Повторяем текст 2019 года.
Анонимный автор рассказывает нам свою историю трехлетнего пребывания в монастыре. Для тех, кто считает наши истории о монастырях (и не только) выдумками, сообщаем, что редакции как в этом, так и в предыдущих случаях, известно, о каком монастыре идет речь, но автор не желает раскрывать свою личность, назвав этот монастырь. Также автор не хочет никакой «войны», не имеет претензий, так как пришла в монастырь по собственной воле, но считает нужным поделиться этой историей с другими, поэтому так ли важен адрес конкретного монастыря, если история типична.
Прочитала очередную печальную историю («Если хочешь, чтобы твоя мама была жива, здорова, оставайся у нас до конца»), и снова пришла в ужас, хотя в то же время ничему не удивилась. Не знаю, в каком государстве находится монастырь, в котором подвизается дочь этой женщины, но большинство российских монастырей я бы приравняла к сектам. Православный Символ веры в данном случае не в счет, потому что сектантская психология наших монастырей налицо, и свидетельств тому предостаточно. Но я думаю, так будет продолжаться долго, ситуация изменится не скоро. Оттуда трудно уйти, если пришел по своей воле и искренне веришь, что в миру — ад и погибель, а в монастыре — спасение (где можно вымолить заодно и спасение своим родным и предкам до четвертого или седьмого колена). Но предупреждать тех, кто туда собирается, я считаю необходимым.
Расскажу свою историю. Прошло уже почти десять лет, как я ушла из монастыря, в котором провела три года*. Срок небольшой, но этого срока более чем достаточно, чтобы понять, что там происходит. Я уже тогда и Кураева, и Шмемана, и Антония Сурожского читала. Но в интернете тогда об этом почти не писали, и, по большому счету, я мало что об этом знала.
Не стану рассказывать, почему меня туда занесло — это очень личная история. Короче, меня там убедили, что монашество — мой путь.
Я до сих пор к личности игумении отношусь очень неоднозначно. Например, я верю в то, что монашество она приняла по велению сердца, а не «ради хлеба куса», что она искренне желает всем спасения — так, как она его понимает, конечно. Ей хочется, чтобы все стали монахами — оттого и стремится всех оставить в монастыре.
Чтобы там остаться, нужно было получить благословение ныне покойного старца, духовника игумении. Я думаю, вы без труда назовете его имя. Совершенно верно, это архимандрит Наум (Байбородин). Под его окормлением находились в то время десятки, если не сотни, российских монастырей. Меня повезли в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы получить его благословение на монашеский путь. Естественно, была «исповедь» с вопросами о блудных грехах. Размер полового члена партнера, в какой позе и тому подобное. От ужаса и стыда я разревелась. Возникла мысль, что почтенный старец, архимандрит, находится в прелести. (Не спрашивайте, почему я выключила критическое мышление и не свалила сразу… Мне верилось тогда, что монашество — это мой путь и что Сам Бог привел меня в тот монастырь.) Игумения во время исповеди стояла у меня за спиной и записывала все, что говорил мне старец. А он много чего говорил и предсказал мне монашество.
Это был «молодежный» монастырь, состоящий преимущественно из девочек, выросших в монастырском приюте. Детей из неблагополучных семей там было мало, в основном туда отдавали родители своих девочек, желая спасти их души от мирской погибели. Матушка-игумения старалась вырастить из них будущих монахинь. Поэтому в основном там были юные послушницы и инокини. Была там одна шестнадцатилетняя послушница, которая все норовила сбежать, но ей было некуда, так как ее родители всех своих детей распределили по монастырям. Она позволяла себе вытворять и говорить все, что захочется. С ней было весело. Например, она могла пасть в ноги благочинной и целовать ее руки с криком: «Мощи! Святые мощи!» Или же подойти к той же благочинной, лукаво улыбаясь, с вопросом: «Мать Ф., в молитвослове есть непонятное для меня слово — „скоктание“. Что оно означает?» Мать Ф. краснела и бормотала в ответ: «Я не знаю…»
Вообще я должна сказать, что отношения с сестрами монастыря у меня были хорошие. Строптивые бабищи там надолго не задерживались. У меня сейчас даже нет соблазна кого-то там осудить. Страшна сама по себе система. Многих паломниц, которые приезжали туда на время, отвозили к старцу Науму, а тот благословлял их на спасение в этом монастыре, потому что такова воля Божья. Паломницы оставались, но через какое-то время не выдерживали, уходили. Их отговаривали, пугали мирской погибелью: «вернешься в мир — кирпич на голову упадет». Попали туда как-то раз мать с дочерью, остались по старческому благословению. Через некоторое время их родственники забили тревогу, приехали за ними. Благочинная забегала: «Сестры, становитесь на акафист, молитесь, чтобы они не ушли». Ушедшие становились предателями и иудами, общаться с ними запрещалось.
Вылететь из этого монастыря было сложно, так как матушка всем желала спасения. Но был один верный способ — блуд. Одна послушница закрутила роман с рабочим, и тут же была изгнана из монастыря. Одежда ушедших доставалась паломникам, сестрам носить ее категорически запрещалось: «бес перейдет». Имелся в виду бес покинувшего обитель. И если у вас до монастыря были блудные грехи, не дай Бог вам предложить какую-то свою вещь (например, куртку или платок) девственной сестре. Негласно это было запрещено.
Вся поступившая в монастырь обувь пристально осматривалась монастырским начальством на предмет наличия крестов на подошве. Например, меня заставили срезать ромбики с подошв ботинок, потому что они были похожи на кресты: «Это враги православия специально изображают на подошвах кресты, чтобы мы попирали святыню».
Писать в церковных записках имена тех, кто не причащается, запрещалось. Однажды я была на послушании в храме за церковным ящиком, помогая инокине Д. Приехала группа туристов, подошли к нам, чтобы подать записки. Мать Д. устроила им допрос: «Крещеные? Причащаются?» И, услышав в ответ, что все крещеные, но не все причащаются, заставила меня вычеркнуть больше половины имен, несмотря на горькое недоумение людей, подавших записки. Я протестовала, мне было не по себе, но приказ есть приказ: «Матушкино благословение».
В монастыре все делалось по благословению Матушки. Священник там лишь служил службы. Исповедоваться ему сестрам благословлялось с осторожностью. Существовала лишь Матушка, и благословлялось исповедовать все свои помыслы и согрешения ей. Впрочем, периодически туда приезжали служить священники из наумовских чад, и тогда, напротив, поощрялось исповедоваться у них. Один из таких чад на исповеди расспрашивал меня, трогаю ли я себя руками по ночам. Вы не поверите, но я тогда не сразу поняла, о чем речь. Мне и в голову в монастыре не приходило такое. Зачем он мне напомнил? Я тогда задумалась, почему я этого не делаю. Хорошо, хоть не попробовала. Другой священник из наумовских чад, услышав на исповеди мои слова, что я сомневаюсь в том, что архимандрит Наум — старец, страшно рассердился и стал рассказывать мне о том, какой тот святой.
Об изнурительных физических послушаниях в российских монастырях немало уже написано, я не буду повторяться. Большинство сестер болеют тяжелыми хроническими заболеваниями. Но болеть считается спасительным. При этом, разумеется, нужно не роптать, не требовать лечения и ходить на послушания. У меня там начались приступы головной боли, которые не снимались даже уколами. Я молчать не стала, и мои требования старались удовлетворить (иначе бы я ушла в погибельный мир). Поэтому я прошла почти полное обследование, и мне назначили лечение, но не все сестры были такие наглые.
Отношение игумении ко мне менялось на протяжении всех трех лет: я попадала то в милость, то в немилость, и в зависимости от этого так же ко мне относилась благочинная. Я никогда не знала, что у той на уме, да и никто в монастыре этого не знал. Возможно, я ничего не понимаю, и это и есть настоящее монашество. Однажды, встретив ее в добром расположении духа (шла мне навстречу с улыбкой), я спросила: «Что, мать Ф., Матушка благословила улыбаться?»
Кто-то прочитает и скажет, что это пишет человек с мирским устроением, который не понял смысла монашеской жизни. Я не спорю, монахини бы из меня не вышло, и хорошо, что я оттуда ушла, иначе все бы закончилось трагически. Но в течение трех лет, находясь там, я задавала вопросы, на которые так и не услышала ответа. Матушка лишь гневалась, когда я их задавала и называла мои «помыслы» «достоевщиной».
На днях в «Живом журнале» я нашла историю Елены Черноголовой и ее сына, которые несколько лет назад оказались в Греции в монастыре старца Дионисия Каламбокаса. Почитала комментарии… Не только у нас такое происходит, и для кого-то это настоящее монашество. Там о. Георгий Максимов и о. Диодор (Ларионов) защищают и монастырь, и старца. Дескать, у женщины истерика и зачем она с таким мирским устроением там оказалась. Я не знаю ситуации, хотя мне достаточно многих фактов, но меня поразило другое. То, что пишет монах Диодор в комментариях: «Лично мое мнение состоит в том, что парню было полезнее находиться в обители в здоровом окружении, под началом замечательного о. Петра, который был и строг, и добр одновременно, но который, как отец, заботится о ребятах, нежели сейчас остаться с мамой, имеющей по всем признакам истерическое расстройство личности, без отца, с искаженными представлениями о монастырях и Церкви».
Таково мнение монаха. Я не буду спорить, но скажу и свое: «Семь раз отмерьте, прежде чем уходить в монастырь, тем более, прежде чем отдавать туда своих детей». А еще советую прочитать «Если бы я был „старцем“» «модерниста» и «либерала» протопресвитера Александра Шмемана, книгу которого изъяли у меня в монастыре, потому что это опасное чтение. И фильм «Сестры Магдалины» посмотрите. Эпизод там есть один очень сильный, когда героиня читает «Отче наш». Дойдете до этого места в фильме — поймете, о чем я…
*Я пострига не принимала, даже подрясник на меня не надели. Те, на кого надевают подрясник, становятся послушницами, но там в любом случае, если остаешься в монастыре — назад пути нет. Тебе шьют церковное платье (тот же подрясник, только «дорожку» потом, когда его благословляют носить как подрясник, распарывают). То есть, если тебя Наум благословил в монастырь, то ты все равно что Богу дала обеты и должна быть в монастыре до конца дней. Я сразу стала «оппозиционеркой» и вела там себя крайне дерзко, поэтому мне не благословляли подрясник. А обычно его дают примерно через год, еще через год могут постричь в инокини, а потом в монахини. Старых бабулек (их там мало, обычно кто-то перед смертью туда попадал) сразу постригали в монахини. При этом не все бабульки были воцерковленные.
Разницы между сестрой и послушницей фактически нет никакой: ты состоишь в списке сестер, так же живешь с ними в келье, исполняешь те же послушания. То есть я все видела изнутри.
У паломников другие кельи в отдельном корпусе. У них и другие представления о монастырской жизни, порой радужные. Их заманивают книгами, поездками по святым местам и рассказами о красоте монашества.
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: