федотова п и варяжский миф русской истории
Федотова п и варяжский миф русской истории
хотелось бы знать, откуда вы почерпнули эти этнонимы? В чьей передаче? Из каких источников?
Ампсиварии (лат. Ampsivarii) — народность, обитавшая на территории нынешней Нижней Саксонии по обеим сторонам реки Эмс во времена первых римских императоров. После появления на северо-востоке Германии Децима Клавдия Нерона ампсиварии сделались союзниками Римской империи.
Показать полностью.
Амсивары (лат. Amsivari, Amsivarii) — германское племя. В I веке н.э. жило по берегам Рейна к западу от р. Амизии. (Источник: Tacit. Ann. XIII. 5, 5; 56; II. 8; 22; 24; Lat. Ver. XIII; N.D. Ос. V. 40; VII. 70; J ul. Honor. Cosm. A. 26). Варианты написания имени Амсивары: Амсибарии (лат. Amsibarii), Амизибарии (лат. Amisibarii), Ампсиварии (лат. Ampsivarii), Амсибары (лат. Amsibari)
Англеварии (лат. Anglevarii) — об этом германском племени ничего не известно. Источники: N. D. Or. V. 18, 59. Авгригуарии (греч. Αόγριγουάριοι)
Ангриварии (лат. Angrivarii, греч. Άνγριουάριοι) — германское племя, которое в I века н. э. находилось между Эмсом и Везером. (Источники: Tacit. Ann. П. 8, 19, 22, 24, 41; Tacit. Germ. 33, 34; Ptolem. 11, 9; Lat. Ver. XIII; Isid. Etymol. IX. 2, 97). Варианты написания имени Ангриварии: Ангривары (лат. Angrivari), Ангривории (лат. Angrivorii), Ангригуарии (греч. Άνγριγουάριοι), Ангригунарии (греч. Άνγριγουνάριοι), Ангры (лат. Angri), Агриварии (лат. Agrivarii, греч. Άγριουάριοι)
Байбары (лат. Baibari) — германское название жителей Богемии, а затем Норика. (Источники: Appian. Vol. 1, Lib. IV. 1, 1; V. 11; VII. 5, 8; X. 8; Generat. 14; Cons. Ital. an 571, 9; Iord. Get. 280.) Варианты написания имени Байбары: Байэры (лат. Baioeri), Баоверы (лат. Baoveri), Байюбары (лат. Baiobari), Байювары (лат. Baiovari), Байюриарии (лат. Baioriarii), Бойи (греч. Βοιοί)
Варии (лат. Varii) — об этом племени ничего не известно.Источники: Tab. Peut. Col. 612. Вапии (лат. Vapii)
Варны (лат. Varni, Warni, греч. Οϋαρνοί) — германское племя, первоначально обитавшее в южной части Ютландского полуострова, затем жили в Гольштейне. (Источники: Plin. Nat. Hist.IV. 99; Tacit. Germ. 40; Cassiod. Var. III. 3; Agath. I. 21; Iord. Get. 96; Procop. BG. II. 15, 2; III. 35, 15; IV. 20, 1, 2; 11; 13; 17; 18; 21; 26, 31; 33). Варианты написания имени Варны: Вармы (лат. Varmi), Вары (греч. Ουαροι), Варинны (лат. Varinnae), Варины (лат. Varini), Граны (лат. Granae), Гаямы (лат. Gaiami), Карны (лат. Carni), Гварны (лат. Guarni), Гарны (лат. Garni)
Видиварии (лат. Vidivarii) — смешанное племя из отставших от передвигающихся на юг гепидов и эстиев. Они размещались на территории между рукавами р. Вислы при ее впадение в море. Источники: Iord. Get. 36, 96). Варианты написания имени Видиварии: Вивидарии (лат. Vividarii), Видарии (лат. Widarii), Видиоарии (лат. Vidioarii)
Вируны (греч. Ούίρουνοι) — германское племя, обитавшее во II веке н.э. в районе р. Эльбы. Больше сведений о нем нет. Источники: Ptolem. II. 11, 9.
«Имя Трувор А. Г. Кузьмин возводит к старофранцузскому trouveur (совр. trouvère – трувер): «поэт, трубадур»»
То есть, это вы приводите.
А это куда делось:
Треверы (лат. Treveri) — галльское племя, жившее по обоим берегам Мозеля. Главный город Августа Треверорум (Augusta Treverorum — «Имперский город треверов») на Мозеле (современный Трир). Входили в группу белгов.
Они что все «трубадуры»?! )
ВАРЯЖСКИЙ МИФ РУССКОЙ ИСТОРИИ
ФЕДОТОВА Полина Игоревна – кандидат философских наук, г. Санкт-Петербург.
Варяго-русский вопрос – одна из застарелых язв российской историографии. То затухая, то вновь обостряясь, уже около трехсот лет он остается болевой точкой нашей исторической науки. Как отмечали исследователи, трудности обусловлены прежде всего состоянием источниковой базы: скудостью источников, их противоречивостью, неясностью отдельных мест. Немалое препятствие для уяснения существа дела представляет национально-политическая ангажированность этой проблемы. С самого начала своего появления «варяго-русский вопрос» был включен в систему националистически окрашенного дискурса, который различные этнические группы (прежде всего, германоязычные) использовали в целях своего национального самоутверждения.
Но главная проблема в том, что спор о варягах, заданный в русской историографии статьей Зигфрида Байера “О варягах” (1735), изначально оказался направлен по ложному пути. Дискуссия развертывалась в основном вокруг проблемы этнической принадлежности призванных князей. Кем они были – шведами, датчанами, финнами, славянами, хазарами, фризами или принадлежали к некой иной этнической группе? При этом главный для историка вопрос – достоверно ли само летописное сообщение о призвании князей – оказывался на периферии спора. Попытка «скептической школы» М.Т. Каченовского поставить вопрос о достоверности летописных источников в центр исторических исследований была во многом дискредитирована ее излишним гиперкритицизмом и филологизмом. Представление о содержании Начальной летописи как “вымыслах” и “баснях”, продуктах книжной переработки фольклорных и заимствованных источников, препятствовало продуктивному изучению их исторической основы. В силу этого в последующей историографии возобладал доверительный подход к начальному летописанию (как в целом исторически достоверному), исключающий саму мысль о возможности преднамеренного вымысла или сознательной фальсификации.
Неудивительно, что и аргументированная попытка Д. И. Иловайского поставить под сомнение достоверность такого известного из летописи события, как “призвание варягов”, в современной научной литературе до сих пор расценивается как “парадоксальная”. Независимо от позиции сторон, участники дискуссии одинаково исходили из того, что призвание варяжских князей – реальный факт русской истории. Отсюда и вся проблема получила название “варяжского вопроса”, а сами князья по традиции именуются “варягами”.
На первый взгляд, характеристика призванных князей как «варяжских» вытекает непосредственно из самих древнерусских источников, прежде всего, из текста Начальной летописи. Знаменитые строки «Повести временных лет»: «И идоша за море, к варягам, к руси. Сице бо ся зваху ти варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, англяне, друзии готе, тако и си», – давно стали хрестоматийными.
Однако ряд обстоятельств мешает с доверием отнестись к этому летописному рассказу. Прежде всего, мы сталкиваемся с фактом отсутствия какого-либо подтверждения этого сообщения со стороны независимых от летописи источников, как древнерусских, так и иностранных. Ни в одном из дошедших до нас письменных свидетельств IX – X вв. (то есть современных или хронологически близких к самому событию) нет упоминания ни о варягах, ни о призвании варяжских князей ильменскими словенами. Первые сообщения о варягах появляются только в 30-х гг. XI в. практически одновременно в различных по происхождению источниках: восточных, византийских и древнерусских.
На это обстоятельство обращали внимание еще историки XIX вв. Так, крупнейший антинорманист XIX в. Степан Гедеонов отмечал, что «имя варягов вне памятников русской письменности является впервые под формой vaeringjar в исландских сагах около 1020 года; под формой варанг у Абу-Рейхан Мухаммеда Эль-Бируни в 1029 году; у византийца Кедрина под формой βάραγγοι в 1034 году». Правда, сам С. А. Гедеонов без всякого на то основания полагал, что слово варяг «известно на Руси уже в IX столетии, т. е. за 150 с лишком лет до первого помина о варягах у скандинавов, арабов и греков». Причина этого ошибочного взгляда заключалась в том, что подобно большинству историков своего времени, Гедеонов был уверен «в синхронности текстов ПВЛ и содержащейся в них терминологии излагаемым событиям, как если бы они были записаны во второй половине IX в.».
В действительности первое известное на сегодняшний день свидетельство о варягах принадлежит хорезмийскому ученому Абу Райхану ал-Бируни (973 – 1048). В «Книге вразумления начаткам науки о звездах» (1029/1030 г.), он дважды упоминает о варягах: как народе “варанк”, живущем на берегу “бахр Варанк” (моря Варанков) и как народе, обитающем за “седьмым климатом” (т. е. севернее земли русов, славян и булгар).
Еще одно сообщение о варягах в восточных источниках XI в. содержится в грузинской летописи Картли. В ней говорится об участии отряда в семьсот варягов в Сасиретской битве между войском грузинского царя Баграта IV и его мятежным вассалом Липаритом Багваши. Точная дата этого сражения неизвестна, ее определяют в интервале 1040 – 1047 гг. В частности З. Папаскири датирует ее 1046 г.
Из византийских авторов первое сообщение о варягах принадлежит византийскому хронисту XI в. Иоанну Скилице, чей труд «Обозрение истории» до недавнего времени был известен из сочинения компилятора XII в. Георгия Кедрина, который практически дословно воспроизвел текст своего старшего современника. При этом Скилица, неоднократно (и весьма подробно) сообщавший о военных акциях русов и дипломатических отношениях руси и Византии с 860 г., ни разу – до 1034 года – не упоминает о варягах!
Не менее веским и убедительным фактом является полное отсутствие этого термина у арабоязычных авторов IX и X вв.: Ибн Хордадбеха, Ибн Русте, ал-Джарми, Ибн Фадлана, Масуди и др., довольно много писавших о славянах и русах. Гедеонову это было хорошо известно, как известно и то, что “варягами русь себя никогда не называли”. Однако гипноз “варяжства” был столь велик, что, несмотря на эти убедительные факты, Гедеонов полагал, что «Рюриковичи были от варяжского рода». Притом, что историк сам отмечал явную тенденциозность летописца, его стремление к возвеличиванию варягов, но объяснял это варяжским происхождением Рюриковичей, в чьих интересах писалась летопись.
Появление варягов на исторической сцене не ранее первой трети XI в. подтверждают и скандинавские саги. Следует учитывать, что саги были записаны гораздо позднее сообщаемых ими сведений (не ранее XIII в.). Однако упоминание о варягах относится к 20-м гг. XI в. В Гейдарвига-саге говорится о Вига-Барди, который был в Гардарики (т. е. на Руси) и служил там у князя вместе с вэрингами где-то около 1020 – 1025 гг. В Лаксдальской саге (датируется 1230 – 1260 гг.) рассказывается о Болле, сыне Болле, который стал первым норманном, вступившим в варяжскую дружину в Константинополе. Время поступления Болле Боллесона в дружину варангов датируется довольно точно. Он родился в 1007 г., женился в 1025 г., а весной 1027 г. отправился в Константинополь, где находился до 1030 г. Некоторые подвергают сомнению это сообщение саги и полагают, что какие-то норманны могли попасть в Византию и раньше Болле. Безусловно, норманны могли бывать там и раньше и, скорее всего, бывали. Но раньше там не было варяжской дружины. Поэтому Болле 1007 года рождения и стал первым норманном, кто не просто побывал в Константинополе, а смог поступить в дружину варангов. Была ли она там раньше – таких сведений саги не дают.
Отсутствие налаженных маршрутов из Скандинавии в Византию до XI в. подтверждается эпиграфическим материалом. Все девять рунических надписей с упоминанием о поездках скандинавов в Византию, которые приведены в издании корпуса скандинавских источников о Древней Руси, относятся к XI в. Более ранних надписей о поездках скандинавов к грекам издатели не приводят.
Не находит подтверждения летописный рассказ о призвании князей и в древнерусских источниках, прежде всего в тех, которые предшествуют «Повести временных лет» и наиболее близки по времени к IX веку. Важнейшие и самые ранние из них – тексты русско-византийских договоров Х в.: торговый договор Олега с греками 911 г., аналогичный договор Игоря 944 г. и мирный договор Святослава 971 г. Ни в одном из них слово “варяг” не встречается, что было бы совершенно невозможным, если бы верхушка древнерусского общества имела варяжское происхождение. Зато слова “русь” и “русский” имеются в избытке.
Так, в договоре Олега с греками 911 года слово “русин” встречается 7 раз, “русь” (в собирательном значении) – 14 раз, Русь (как политоним) – 8 раз, “русский” в различных сочетаниях – 7 раз. Итого – 36 раз на трех страницах текста, т. е. примерно по 12 упоминаний на одну страницу. В качестве прямого этнонима в единственном и множественном числе “русин” и “русь” фигурируют в договоре 21 раз. Производное “русский” встречается в различных словосочетаниях. “Мы от рода русского”, – заявляют послы Олега, “великого князя русского”. Упомянуты и “князья светлые наши русские”, “закон русский”, “лодья русская”, “челядин русский”. Варяжского же нет ничего – ни челядина, ни ладьи, а главное – ни варяжских князей, ни варяжского рода.
Аналогичная картина наблюдается и в договоре Игоря с греками 944 года. На страницах этого договора – 42 упоминания руси и русского: 16 раз встречается слово “русь” (как этноним), 5 раз “Русь” (как политоним), 5 раз – “русин”, 16 раз – “русский”. Здесь фигурируют русские послы и русские гости, великий князь русский и русские князья, русская страна и русская земля, люди русские и закон русский. Варяжского – ничего: ни посла, ни купца.
В кратком (в один абзац) договоре Святослава 971 года мы опять не находим ничего варяжского – одно только русское. Договор составлен от лица самого Святослава – “князя русского”, где он ручается за себя и подвластную ему Русь соблюдать мир с греками. “Вся русь”, “Русь”, “великий князь русский”, “князь русский” – четырехкратное упоминание руси в договоре Святослава. Варяга – ни одного.
Таким образом, в дошедших до нас “самых первых памятниках нашей письменности, в договорах с греками, русь … никак не обнаруживает варяжское происхождение”.
Отсутствует варяжская тема и в письменных свидетельствах XI века. Один из главнейших памятников древнерусской письменности этого столетия – “Слово о Законе и Благодати” Илариона – никаких упоминаний о варягах не содержит. Хотя в конце своей проповеди, где Иларион славит княжеский род, ему представляется удобный случай напомнить славное варяжское происхождение великокняжеского рода, если бы таковое имелось. Однако Иларион почему-то не воспользовался этой возможностью. В качестве предков киевского князя Георгия (Ярослава Мудрого) он называет крестителя Руси князя Владимира – внука старого Игоря, сына Святослава. Дважды в “Слове” назван “наш народ русский” и один раз “земля Русская” в знаменитой фразе: “Ибо не в худой и неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли”. Таким образом, в “Слове” (официальной, публичной проповеди будущего киевского митрополита) нет ни намека на варяжское происхождение правящей в Киеве княжеской династии.
Отсутствует какое-либо упоминание о варягах и в более поздних древнерусских произведениях XI в. Нет их в «Памяти и похвале князю Владимиру» Иакова мниха (50-70-е гг. XI в.). Указывая родословную Крестителя Руси киевского князя Владимира («сел на месте отца своего Святослава и деда своего Игоря») и воздавая похвалу бабке Владимира – Ольге, Иаков ни словом не обмолвился о варяжском происхождении великокняжеской семьи. Зато «земля Русская» упомянута в «Похвале Владимиру» 12 раз.
Отсутствуют варяги и в «Житии Феодосия Печерского» Нестора (1080-е гг.), где Нестор сообщает о строительстве каменной церкви Богородицы в Печерском монастыре. Об участии варяга Шимона, подарившего золотой пояс на строительство этой церкви, мы узнаем из более позднего по происхождению памятника XIII в. – «Киево-Печерского патерика». Нестор же об участии варягов в ее строительстве ничего не сообщает.
В другом сочинении Нестора – «Чтении о житии Бориса и Глеба» – варягов тоже нет. Правда, в другом памятнике борисоглебского цикла – «Сказании о Борисе и Глебе» – мы как будто бы находим еще одно свидетельство о варягах XI столетия. В нем упоминаются «два варяга», которые по приказу Святополка добили раненого Бориса, ударив мечом в сердце. Однако датировка этого источника дискуссионна. Одни исследователи (М.П. Погодин, С.А. Бугославский) относили его создание к середине XI в. Другие (А.А. Шахматов, Н. Серебрянский, Д.И. Абрамович, Н.Н. Воронин) датировали его началом XII в. – после 1115 года.
С аналогичной ситуацией «варяжской» правки исходного текста мы сталкиваемся и в отношении письменного источника середины XII в. – «Слова святого Феодосья игумена Печерского монастыря о вере крестьянской и о латыньской», дошедшего в списках XIV – XVI вв. Оно было написано игуменом Печерского монастыря Феодосием Греком для великого князя киевского Изяслава Мстиславича. До нас дошли три редакции «Слова» Феодосия. При этом в первой по времени редакции речь идет только о «латинянах» и «латинской вере», а во второй и третьей вместо «веры латыньской» является «вера варяжьская» и «варязи».
Приведенные примеры показывают, что на протяжении XIII – XV вв. осуществлялась последовательная правка более ранних текстов с внесением в них «варяжского элемента». В то время как в памятниках древнерусской письменности XI в. никаких известий о варягах мы не находим.
Единственным исключением является краткое упоминание варягов в двух статьях «Русской Правды». В ее древнейшей части – «Правде Ярослава» – названы четыре этнические группы: русины, словене, варяги и колбяги. Первые две – русины и словене – фигурируют в первой статье «Русской Правды». В этой статье устанавливается наказание за самое тяжкое преступление – убийство свободного человека («мужа»). В ней определяется круг родственников, имеющих право кровной мести за убитого. В случае отказа от кровной мести, за убийство «мужа» взимается вира в 40 гривен (примерно 8 кг серебра). Далее в статье перечисляются категории людей, за убийство которых вира в 40 гривен следует, надо полагать, в любом случае: «Если убитый – русин, или гридин, или купец, или ябетник, или мечник, или же изгой, или словенин, то 40 гривен уплатить за него».
Эта статья «Русской Правды» неоднократно становилась предметом дискуссий и различных толкований. Однако совершенно ясно, что перечисленные в ней категории брались под особую защиту княжеской власти. «Русин» упомянут в этом списке первым, «словенин» – последним, но и те, и другие представлялись законодателю «своими», и их защита являлась первоочередным долгом княжеской власти. Варяги в списке «своих» отсутствуют.
Они появляются в 10-й и 11-й статьях «Русской Правды» вместе с колбягами. В статье 10-й говорится об оскорблении действием: «Если ринет мужа муж от себя или к себе – 3 гривны – если приведет двух свидетелей. А если это будет варяг или колбяг, то идет к присяге». В 11-й статье речь идет об укрывательстве беглого раба-челядина: «Если челядин скроется либо у варяга, либо у колбяга, и его в течение трех дней не выведут, а на третий день обнаружат, то изымать своего челядина, а 3 гривны за обиду».
Таким образом, свободному человеку, если он стал жертвой нападения, достаточно было привести на суд двух свидетелей, а пострадавшие варяги или колбяги в этом случае должны были клятвенно подтверждать нанесенное оскорбление. Рационально объяснить эту разницу можно только тем, что варяги были чужаками-иноплеменниками, которым трудно было найти лиц, готовых свидетельствовать за них в суде. Именно так объяснял эту статью М.Ф. Владимирский-Буданов: исключение для варягов и колбягов делается потому, «что этими названиями обозначаются вообще иностранцы, которым нелегко было найти послухов на чужой земле».
Ключ к более ясному пониманию этой лапидарной статьи Краткой Правды дают более поздние редакции Пространной Правды и Кормчие книги. Статья «О муже кроваве», помещенная в Кормчих особого состава перед списками Пространной Правды, указывает, что в случае избиения варяга или колбяга при отсутствии свидетелей пострадавшие лица, как не имеющие крещения, должны «ити има роте по своей вере». Следовательно, варяги не только в XI в., но и позднее – в XII в. оставались на Руси иноземцами и иноверцами, обязанными в суде приносить клятву «по своей вере».
Итак, из текстов юридических памятников следует, что русины и словене были в глазах законодателя туземным населением, чьи права и жизнь в первую очередь ограждались законом. В то время как варяги и в XI в. (спустя более 150 лет после их якобы призвания) оставались иноплеменным и иноверным элементом, не проживавшим на Руси постоянно. Статьи «Русской Правды» – единственное упоминание о них в древнерусских источниках XI столетия, если не признавать их, как это делает А. Л. Никитин позднейшей вставкой. Но присутствуют варяги в тексте этого документа не как создатели русской государственности или родоначальники княжеской династии, а в качестве пришлых элементов, не включавшихся в состав основного населения страны.
И в XII веке следы Рюрика невозможно отыскать нигде, кроме Начальной летописи (текст которой, впрочем, дошел только в поздних списках – не ранее 1377 г.). Самый известный литературный памятник периода – «Слово о полку Игореве», написанный в конце XII или начале XIII в. (после 1185 г.), величая русских князей «Дажьбожьими внуками» и вспоминая в качестве их славных предков «старого Владимира» и «старого Ярослава», нигде не называет Рюрика. Опираясь на эти факты, А.Г. Кузьмин пришел к предположению, что и к концу XII в. варяжская генеалогия оставалась «династической легендой» одних только Мономаховичей и еще не принималась другими ветвями княжеского рода.
Таким образом, располагай мы только письменными свидетельствами IX – XI вв., варяги были бы известны лишь в качестве наемников у русских князей и византийских императоров. Но и эта информация имеется только в источниках иностранного происхождения. И не будь у нас Начальной летописи, никакого «варяжского периода» в русской истории бы не существовало. В качестве ведущей и организующей силы русского общества варяги появляются не ранее XII в. и только в одном источнике – Повести временных лет. Именно с нее начинается варяжская эпопея русской историографии.
Диссонанс летописного рассказа о происхождении Руси с наличным материалом других источников осознавался еще С. А. Гедеоновым. Он отмечал явное несоответствие замечаемой в летописи варяжской озабоченности летописца с остальными известиями: «собственно русских людей Х века они (варяги – П. Ф.) мало интересовали». Варяжские наемники были явлением случайным, малозаметным в русской жизни, «варягами русь себя никогда не называли». Логично было бы добавить, что, следовательно, русские князья никогда и не были варягами, что их варяжское происхождение – не более чем тенденциозная версия позднейшего редактора. Но морок варяжства столь велик, что даже те исследователи, кто ясно видел и проваряжскую тенденциозность летописного текста, и позднейшую привнесенность варяжской версии в летопись, и противоречия ее с другими источниками и даже с основным текстом летописи, все равно настаивали на «варяжстве» руси. Поразительно, что варяжство русской княжеской династии принимал не только норманист А. А. Шахматов, для которого варяги были лишь удобной ширмой для скандинавов, но и такие лидеры антинорманизма, как С. А. Гедеонов и А. Г. Кузьмин, который писал о пришедших вместе с Рюриком варягах. Хотя их присутствие на Руси IX – Х вв. не подкреплено ни одним современным тому времени источником.
Сама же летопись содержит в себе следы неустранимого раскола. Несмотря на изначально заявленное тождество руси и варягов, в летописном тексте они постоянно выступают как две самостоятельные этнические группы, весьма неравные по своему положению и общественной роли. Ситуация осложняется тем, что в летописи присутствует и другая точка зрения на русь, выводящая ее не от варягов, а от славян («и от тех славян и мы, русь»). По подсчетам Н. К. Никольского, в вводных статьях летописи не менее шести раз подчеркивается историческая связь и родство руси со славянством – как в племенном, так и в культурном отношении. Получается, что один – славянский (или прославянский) летописец отождествлял русь со славянами, а второй – варяжский (или проваряжский) автор упорно стремился отождествить русь с варягами. Однако и то, и другое вступало в противоречие с историческими реалиями, что и создавало путаницу в показаниях летописи.
На противоречия летописи и наличие в ней двух взаимоисключающих версий – поляно-славянской и варяжской – обращали внимание многие исследователи: Д.И. Иловайский, А.А. Шахматов, Н.К. Никольский, А.Г. Кузьмин. Любопытно, что Шахматов, будучи сторонником варяжской версии (при этом отождествляя варягов со скандинавами-норманнами, в чем летопись совершенно неповинна), тем не менее отмечал тенденциозность летописца, у которого «слишком явно просвечивает тенденция, упорное желание доказать тождество руси и варягов». А.Г. Кузьмин, соглашаясь с доводами предшественников о наличии двух концепций начала Руси в ПВЛ, поддержал вывод Н.К. Никольского, что «поляно-славянская» версия первична, а «варяжская» – вторична и принадлежит позднейшему автору. Если первый автор был убежден, что «Руская земля», как и все славяне, «пошла» из Подунавья («Илюрика» и «Норика»), то «какой-то позднейший автор стремился доказать, что «русь» – это варяги, народ, пришедший из-за моря, и не в Киев, а в северо-западные земли».
В то же время уже в этнографическом введении, предваряющем датированную часть ПВЛ, варяги, русь и славяне названы как три отдельные этнические группы. При этом локализация варягов и славян указана определенно (а славянских племен – с особой скрупулезностью), а вот локализация руси остается неясной, хотя русь упомянута дважды: и в перечне восточноевропейских, и в списке западноевропейских народов.
Как отдельные, самостоятельные этнические группы они фигурируют и в дальнейшем изложении. Так, в качестве самостоятельных единиц варяги, словене и другие славянские (и неславянские) племена названы в числе участников похода Олега на Киев в 882 г., а затем – в числе участников его похода на Византию 907 г. Среди воинского контингента Игоря во время похода 944 г. снова отдельно названы варяги, русь и славянские племена (поляне, словене, кривичи и тиверцы). При этом летописец специально оговаривает, что после неудачи 941 г. Игорь «послал за море к варягам, приглашая их на греков». Автор словно бы забыл, что варягов уже «призвали» и заставляет князя еще раз их призвать. Но эта оговорка свидетельствует о том, что и после своего «призвания» варяги на Руси не жили, а оставались «за морем», раз князьям всякий раз приходилось посылать к ним послов и призвать их вновь и вновь. При этом за «русью» князья никогда не посылали, что наводит на мысль, которая приходила в голову еще Д. Иловайскому, что, стало быть, русь на Руси так и жила.
Имело ли место участие варягов во внешнеполитических акциях русских князей IX – Х вв. – вопрос спорный. Ни один современный этому периоду источник их участия не подтверждает. С определенностью можно лишь сказать, что именно «за море» посылает Игорь послов к варягам, приглашая их «на греков», именно «за морем» проводит два года Владимир, именно «за море», по-видимому, все к тем же варягам собирается бежать Ярослав, спасаясь от брата Святополка.
Таким образом, даже явно проваряжская ПВЛ, которая делает варягов участниками всех начинаний русских князей и даже возводит к ним великокняжескую династию, не в силах скрыть того факта, что варяги (как этническая группа) на Руси не жили, а находились только временно, небольшими группами, исключительно по приглашению русских князей, оставаясь чужеродным для русского общества элементом.
Чужеродность варягов проглядывает во многих хорошо известных летописных эпизодах. И в Киеве Владимира, и в Новгороде Ярослава нанятые ими варяги ведут себя как в завоеванном городе, вызывая недовольство населения вплоть до того, что новгородцы вынуждены перебить нанятую их князем варяжскую дружину. Утвердившись в Киеве в 980 г. при помощи варягов, Владимир поступил с ними довольно бесцеремонно. Не заплатив наемникам обещанную сумму, он отправил их в Константинополь, выслав наперед послов с предупреждением византийскому императору держать их подальше от столицы. Таким образом, варяги предстают в летописи не в качестве господствующего или доминирующего слоя древнерусского общества, но и не как туземное население, а как ограниченный воинский контингент на службе у русских князей, который не входил даже в собственную их дружину и который князья отправляли восвояси, как только в наемниках отпадала надобность.
Российский историк А.Л. Никитин, посвятивший специальное исследование анализу лексемы «варяги» в тексте Повести временных лет, пришел к выводу, что «упоминания о варягах в ст. 6390/882, 6406/898, 6415/907, 6452/944, 6453/945, 6488/980, 6523/1015, 6526/1018, 6532/1024, 6542/1034 гг. представляют их только в качестве наемников, приходящих из-за моря и не имеющих никакой этнической окраски, однако безусловно чуждых как «руси» в целом, так и тем князьям (Владимир, Ярослав), которые по минованию надобности спешат от них освободиться».
Ярчайшим и наиболее показательным примером истинного соотношения этих трех групп – варягов, руси и славян – является летописный рассказ о Лиственской битве. Она состоялась в 1024 г. между войсками двух конкурирующих за Киев братьев – Ярослава и Мстислава Владимировичей. Войско Ярослава состояло из наемников-варягов под водительством варяжского князя Якуна. Мстислав выставил против варягов славян из племенного союза северян, а собственную русскую дружину поставил на флангах. Варяги были разбиты, Ярослав бежал в Новгород, а Якун – за море. «Мстислав же, о свет заутра, видев лежачие сечены от своих север варягы Ярослава, и рече: “Кто сему не рад? Се лежит северянин, а се варяг, а дружина своя цела”».
Следовательно, ни варяги, ни славяне-северяне не были «своими» для русского князя, который щадил только свою собственную дружину. Этот эпизод наглядно демонстрирует модель взаимоотношений указанных этнических групп на Руси. Главенствующее положение занимала русь, как военно-административная и торговая верхушка общества. Славянские племена составляли основную массу земледельческого населения, а варяги присутствовали на Руси в основном в качестве наемников, отдельные представители которых оседали в славяно-русских городах.
Не только русская летопись, но и византийские источники хорошо различали русов и варягов. Как отмечал Д.И. Иловайский, русские отряды упоминаются на византийской службе уже с начала X в. Греки так и называли их “росами”, иногда тавроскифами, но никогда – варягами. И в дальнейшем, когда в начале XI в. в составе дворцовой гвардии Константинополя появляются варяжские отряды, русь и варяги упоминаются в императорских хрисовулах раздельно, как разные этнические группы в составе наемных войск (наряду с кулпингами-колбягами, франками и саракинами-арабами). Таким образом, «греки, хорошо знавшие русь и варягов, не смешивают их и нигде не называют их людьми одного племени».
Собственно, и в самой летописи варяги и русь отождествляются лишь однажды – в рассказе о призвании князей под 862 г.: «И идоша за море к варягам к руси. Ибо звались те варяги русь… И от тех варяг прозвалась Русская земля». На уникальность этого известия обращали внимание еще историки XIX в. В частности, Д.И. Иловайский, возражая В.Г. Васильевскому, который отстаивал тезис о тождестве варягов и руси, не без иронии писал: «наша летопись собственно в одной басне о призвании варягов смешивает их с русью, но, повествуя о событиях XI-го, X-го и даже конца IX-го века, различает русь от варягов. Это различие подтверждается и таким официальным документом, как Русская Правда, которая относится к варягам, как к иноплеменникам». К тому же слова летописца: «и от тех варяг прозвалась Русская земля» представляют собой явную несообразность. Политоним Русь от этнонима русь образован по тому же принципу, что и многие другие названия государств и стран. Галлия – от галлов, Франция – от франков, Британия – от бриттов, Англия – от англов, Болгария – от болгар, Моравия – от моравов и т. п. Но Русь – от варягов? Если бы название страны пошло от варягов, то она прозвалась бы Варягией, Варяжией, Варангией, но никак не Русью.
К тому же сообщение летописца под 862 годом противоречит более ранней записи от 852 года. В ней говорится, что Русской земля стала прозываться со времени правления византийского императора Михаила. Начало правления Михаила летописец относит к 852 г. (в действительности Михаил III вступил на трон в 842 г.). Стало быть, тот факт, что название «Русь» существовало до «варягов», подтверждается и текстом самой летописи, откуда позднейший редактор не догадался изъять эту запись.
Летописный рассказ о призвании князей не находит опоры не только в письменных источниках, но и в археологических данных. В ходе тщательных полувековых исследований археологов выяснилось, что ни Новгорода, ни Белоозера, где, согласно летописному рассказу, правили призванные князья, в середине IX в. еще не существовало. Эти города возникли на столетие позже – в середине Х века. Тогда же появился и Ростов, где, согласно сказанию, Рюрик якобы посадил своих «мужей». Ладога и Изборск в IX столетии представляли собой догородские поселения. Ладога в IX в., располагаясь на небольшом участке Земляного городища, насчитывала едва ли сотню жителей. Проводивший раскопки в Изборске В. В. Седов осторожно характеризует его как «протогород». Площадь этого протогорода в IX в. составляла 1,5 га, на котором могло проживать несколько десятков человек. Учитывая, что княжеские дружины насчитывали 100-200 человек, а на всех этих поселениях фиксируются следы ремесленной, торговой и сельскохозяйственной деятельности (что говорит о наличии соответствующего населения), то присутствие там князя с дружиной выглядит физически невозможным.
Подсчеты показывают, что демографические ресурсы Верхнего и Нижнего Поволховья в IX в. были ничтожно малы и исключали как потребность в княжеской власти, так и возможность самостоятельного появления здесь государства. Пороговые значения для возникновения государства в современной научной литературе оцениваются не менее чем в 5-6 тысяч человек, проживающих на компактной территории. Обширные малонаселенные районы Северо-Запада принципиально не могли стать ядром зарождавшейся государственности. Она и возникла на юге, в Русской земле, которая лишь постепенно включила в орбиту своего влияния и северо-западные окраины.
Подведем итоги. В настоящее время стало уже очевидным, что «спор о варягах» себя исчерпал. Но не потому, что он был решен – вопрос об этнической природе варягов остается дискуссионным – а потому, что он не имеет прямого отношения к русской истории. Кем бы ни были варяги, они не причастны ни к созданию древнерусской государственности, ни к правящей на Руси династии.
Поэтому многочисленные азартные разыскания по варяжскому вопросу: где жили варяги, какова их этническая природа, – имеют лишь косвенное отношение к русской истории. Такое же отношение, как история шведов, немцев или поляков, с которыми неоднократно воевали, мирились, торговали, отдельные представители которых натурализовались в русском обществе и даже внесли вклад в развитие его культуры. Но как этническая группа варяги всегда оставались чужеродным для Руси элементом. По крайней мере, пишущим на варяжскую тему, независимо от принадлежности к «славянской» или «скандинавской» партии, присутствие варягов на Руси до Владимира еще нужно доказать. Как нужно доказать действительность, а не мнимость самого призвания, поскольку ни один независимый от ПВЛ источник не подтверждает «варяжской легенды». Сама же летопись – и по причине своего позднего происхождения, и в силу наличия в ней противоположных точек зрения на принадлежность руси, вставного характера варяжского сказания и противоречий в самом тексте – никак не может считаться достоверным и заслуживающим доверия документом.
Конечно, было бы крайностью считать варягов «псевдоэтнонимом», как полагают некоторые историки. Варяжское море и Варяжское поморье на Балтике, Варяжский остров (на Днепре), Варяжская улица и Варяжская божница в Новгороде и т. д. – следы своего пребывания в топонимике и русской истории XI – XIII вв. варяги оставили. Но эта этносоциальная группа, достоверное появление которой в истории приходится самое раннее на конец Х в. (варяги Владимира) довольно быстро сошла с исторической сцены. Последнее упоминание о варягах – не как нарицательного термина, обозначавшего «зловерных» врагов русского государства, – а как самостоятельных деятелей истории относится к концу XIV в. Никоновская летопись под 1380 г. сообщает, что литовский князь, отправляясь на помощь татарам против Москвы, «совокупил литвы много, и варяг, и жемоти».
И когда В. Я. Петрухин пишет, что «изгнание и последующее призвание варягов – кажущаяся проблема», с ним, безусловно, можно согласиться. Но не потому, что правители «разных стран призывали норманнов и заключали с ними соглашения» для защиты своих земель от их же соотечественников. А потому, что ни один источник IX – X вв. ничего о варягах не сообщает. А цепь подмен и бездоказательных отождествлений (руси с варягами, варягов с норманнами, норманнов со скандинавами) не имеет отношения к науке и заводит проблему в неразрешимый тупик.
Конечно, «нет достаточных оснований» считать «саму легенду» о призвании князей целиком «вымыслом летописца». Это означает предположить в нем талант сочинителя мирового уровня. Но легенда – это не реальный факт истории. Ее историческая основа нуждается в изучении. Поэтому правомерен вопрос: откуда была заимствована эта легенда, где и когда она возникла? Принципиальный ответ на этот вопрос уже дан: «сказание о приходе Рорика/Рюрика к «словенам» сформировалось не на почве Великого Новгорода или Киева, а значительно ранее, на землях вендов-ободритов, и лишь много времени спустя было инкорпорировано в ПВЛ в малоузнаваемом виде». Массовое переселение балтийских славян с южного побережья Балтики в районы Приладожья и Приильменья, начавшееся в 30-е гг. Х в., принесло сюда не только традицию градостроительства и гончарной посуды, но также и исторические предания балтийских славян. Эти ободритские предания IX в. и были заимствованы редактором-летописцем XII в., который использовал их для построения своей «варяжской версии» русской истории. В действительности Русь не знала ни варяжского князя Рюрика, ни такого события, как призвание варягов. Правы были Д.И. Иловайский и В.А. Пархоменко, которые на основании неоспоримых фактов предлагали называть княжескую династию по имени первого достоверно известного ее представителя – Игоревичами. По справедливому замечанию Иловайского, именно Игорь, а не мифический Рюрик «должен быть поставлен во главе нашей старой династии».
По-человечески даже жалко Рюрика, но истина, как говорили древние, дороже.