хелен томпсон немыслимое путешествие по самым странным мозгам в мире
Немыслимое: путешествие по самым странным мозгам в мире (2019)
Мозг более странный орган, чем нам кажется. Считается, что мы можем помнить, чувствовать эмоции, сопереживать и понимать окружающий мир. Но как изменится наша жизнь, если эти способности будут значительно расширены – или исчезнут в одночасье?
Ученица великого Оливера Сакса, Хелен Томсон описывает девять невероятных примеров нарушений мозга, которые делают жизнь их обладателей фантастической и полной необыкновенных событий. Эта завораживающая и правдивая книга перевернет представление о человеческом мозге.
• как можно подделать воспоминания, которые уже никогда не исчезнут;
• как вырастить инопланетную конечность;
• как видеть сновидения наяву;
• как научиться превращаться в тигра.
Книга написана для любителей интеллектуального чтения. В ней показана неврологическая революция и те изменения, которые произошли со времен Оливера Сакса, идеи и дух которого пронизывает это произведение.
Электронная книга, выпущенная в 2019 году, принадлежит жанру Научно-популярная литература. Тематику книги можно охарактеризовать по следующим тегам: интересные факты, научные исследования, научные открытия, нейрофизиология, скрытые способности, человеческий мозг. В библиотеке можно начать чтение книги «Немыслимое: путешествие по самым странным мозгам в мире» (Хелен Томсон) скачать бесплатно в формате fb2 полностью оцифрованную книгу для андроид. Также есть возможность просмотреть другие издания автора Хелен Томсон.
Немыслимое: путешествие по самым странным мозгам в мире. Неврологическая революция от Оливера Сакса до наших дней
Скачать книгу
О книге «Немыслимое: путешествие по самым странным мозгам в мире. Неврологическая революция от Оливера Сакса до наших дней»
Мозг более странный орган, чем нам кажется. Считается, что мы можем помнить, чувствовать эмоции, сопереживать и понимать окружающий мир. Но как изменится наша жизнь, если эти способности будут значительно расширены – или исчезнут в одночасье?
Ученица великого Оливера Сакса, Хелен Томсон описывает девять невероятных примеров нарушений мозга, которые делают жизнь их обладателей фантастической и полной необыкновенных событий. Эта завораживающая и правдивая книга перевернет представление о человеческом мозге.
• как можно подделать воспоминания, которые уже никогда не исчезнут;
• как вырастить инопланетную конечность;
• как видеть сновидения наяву;
• как научиться превращаться в тигра.
Книга написана для любителей интеллектуального чтения. В ней показана неврологическая революция и те изменения, которые произошли со времен Оливера Сакса, идеи и дух которого пронизывает это произведение.
Произведение было опубликовано в 2018 году издательством Питер. Книга входит в серию «Сам себе психолог (Питер)». На нашем сайте можно скачать книгу «Немыслимое: путешествие по самым странным мозгам в мире. Неврологическая революция от Оливера Сакса до наших дней» в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение. В интернет-магазине нашего партнера вы можете купить и прочитать книгу в бумажном варианте.
Хелен томпсон немыслимое путешествие по самым странным мозгам в мире
Немыслимое: путешествие по самым странным мозгам в мире. Неврологическая революция от Оливера Сакса до наших дней
© 2018 by Helen Thomson
© Перевод на русский язык ООО Издательство «Питер», 2019
© Издание на русском языке, ООО Издательство «Питер», 2019
© Серия «Сам себе психолог», 2019
© Чебучева Е. П., перевод на русский язык, 2019
Странная жизнь мозга
Человеческая голова на столе: увидев такое впервые, запомнишь надолго. Хуже всего неистребимая вонь формальдегида – органического соединения, применяемого для дубления и консервации биологических материалов. Этот запах забивает ноздри и пропитывает собой все вокруг.
В комнате была не одна, а шесть голов, и все отделены по-разному. Конкретно эта голова была отрублена под самым подбородком, а затем разделена надвое от центра носа. Она принадлежала пожилому господину: глубокие морщины на лбу хранили следы долгой жизни. Медленно обходя вокруг стола, я увидела седые волоски, торчащие из благородного носа, непокорную бровь и маленький фиолетовый синяк прямо над скулой. А затем неожиданно его – человеческий мозг, сидящий между толстых костяных стенок черепа.
Он был серовато-желтым по цвету, а текстурой и блеском напоминал панна котту. Извилистый внешний слой выглядел как грецкий орех. В нем чередовались шишки и впадины, некоторые участки походили на пережеванную курятину, а один, сзади, – на скукоженную цветную капусту. Мне захотелось провести пальцем по муаровым бугоркам, но прикасаться к мозгу строго воспрещалось. Я ограничилась тем, что встала рядом и наклонилась, щека к щеке, гадая, какую жизнь прожил этот господин. Я нарекла его Клайвом.
Мне всегда было интересно, как живут люди. Возможно, именно поэтому мне пришлось изучать человеческий мозг в университете. В конце концов, связь между одним и другим неразрывна: всем, что чувствуем, переживаем или говорим, мы обязаны полуторакилограммовому куску мамалыги в наших котелках.
Сегодня это очевидно, но так было не всегда. Первое упоминание о мозге мы находим у древних египтян в так называемом хирургическом папирусе Эдвина Смита. Там написано, как можно найти мозг: «…ощупай рану в голове, посмотри, не пульсирует ли она, не бьется ли у тебя под пальцами»[1]. Однако сам этот орган, по всей видимости, большого интереса не вызывал. На рану в голове просто лили масло, а у пациента проверяли пульс с целью «измерить работу сердца… чтобы получить знание, которое оно дает». В то время не мозг, а сердце считалось вместилищем разума. Когда человек умирал, сердце оставляли в груди, чтобы он без труда перешел в загробный мир, а мозг по кусочкам выуживали через нос.
Только около 300 года до н. э., когда Платон начал развивать мысль о том, что мозг – местонахождение бессмертной человеческой души, в медицине ему стали уделять больше внимания. Однако хотя впоследствии философия Платона повлияла на многих ученых, современников он не убедил. Даже его лучший ученик Аристотель настаивал, что душа заключена в сердце. Тогдашние врачи неохотно вскрывали человеческие трупы, боясь, что помешают собственной душе перейти в загробный мир, и поэтому основывались главным образом на результатах вскрытия животных, а у многих из них мозг не наблюдается вовсе. Разве такой орган может играть жизненно важную роль?
Аристотель утверждал, что в сердце осуществляется разумение души, несущее жизнь остальным частям тела. Мозг выступал в роли системы охлаждения, умеряя «жар и кипение» сердца[2].
(Позднее мы увидим, что в словах обоих философов есть истина: в процессе мышления и чувствования сердце и мозг взаимодействуют.)
Первыми иссекли человеческий мозг греческие анатомы Герофил и Эразистрат в 322 году до н. э. Мало интересуясь, есть ли там душа, они сосредоточились на общей физиологии и открыли сеть волокон, которые идут от мозга к позвоночнику, а оттуда расходятся по всему телу, – то, что мы называем нервной системой.
По-настоящему мозгу отдали должное на гладиаторских боях. Римский закон запрещал врачу, философу и писателю Клавдию Галену вскрывать человеческий мозг самостоятельно; вместо этого он отправлялся на запыленную арену, где проводил блиц-исследования анатомии мозга, занимаясь лечением раненых, черепа которых были повреждены во время поединка.
Но сенсацию вызвали его эксперименты на живых свиньях. На глазах у большой толпы Гален перерезал гортанный нерв визжащей свиньи, соединяющий гортань с мозгом, и животное лишалось голоса. Люди раскрывали рты от удивления: Гален впервые наглядно продемонстрировал, что не сердце, а разум контролирует наше поведение.
Кроме того, он обнаружил в человеческом мозге четыре полости, которые позже назвали желудочками. Сейчас мы знаем, что в желудочках содержится жидкость, защищающая мозг от ударов и болезней, а Гален придерживался мнения, что между ними плавают части бессмертной души, переходящие в «жизненный дух», разливающийся по всему телу. Это объяснение вполне устраивало христианское церковное руководство, которому всё меньше нравилась идея мозга как физической основы души: разве столь хрупкая плоть может содержать бессмертную сущность? Намного удобнее поместить душу в «пустоты».
Галеново учение о мозге доминировало пятнадцать веков, и те, кто строил на нем собственные теории, продолжали испытывать влияние религии. Например, Рене Декарт, как известно, утверждал, что разум и тело разделены, – сейчас это называют философией дуализма. Разум нематериален и не подчиняется законам физики. Он отдает приказы через эпифиз – маленькую шишковидную железу в центре мозга, которая высвобождает тот или иной жизненный дух в соответствии с потребностями души. Показывая это различие, Декарт имел целью дать отпор «безверным» – людям, не желавшим верить в бессмертие души без научного доказательства.
Самое интересное началось в XVII веке, на грязных и дымных улицах Оксфорда: в недрах университета многообещающий молодой врач Томас Уиллис уже затачивал скальпель.
Собрав большую аудиторию – анатомов, философов и просто любознательных, – он резал тело и мозг человека, демонстрируя желающим их затейливое строение. Сам король Карл I дал разрешение вскрывать труп любого казненного в городе преступника. В результате Уиллис сделал подробнейшие зарисовки человеческого мозга; о нем говорили, что он «пристрастился… к вскрытию голов»[3].
Я упоминаю об Уиллисе, поскольку с него началось воцарение идеи, что человеческая индивидуальность связана с мозгом. Именно он начал сопоставлять особенности поведения, которое наблюдал у пациентов, с деформациями, обнаруженными после их смерти, во время аутопсии. Например, Уиллис заметил, что у людей, жаловавшихся на боли в затылке, в районе мозжечка, болело сердце. Чтобы доказать взаимосвязь этих органов, он вскрыл живую собаку и пережал соединявшие их нервы – сердце остановилось, и животное почти тотчас умерло. Далее, Уиллис исследовал, как химия мозга стимулирует воображение, сны и воспоминания. Эти свои занятия он назвал «неврологией».
Еще больше приблизился к современному представлению о мозге немецкий анатом XIX века Франц Йозеф Галль, предложивший теорию локализации. Мозг, считал Галль, состоит из отделений, ответственных за фундаментальные способности или наклонности человека, вплоть до поэтического дара и инстинкта убийцы. Более того, форма черепа, по его мнению, определяла личность. У Галля был друг, обладатель больших выпуклых глаз, а также потрясающей памяти и таланта к изучению языков. Это навело Галля на мысль, что участки мозга, ответственные за данные способности, располагаются позади глаз, а у его друга приняли такие размеры, что вытолкнули глаза вперед. Хотя френология не получила признания как наука, Галль оказался прозорлив, характеризуя мозг как совокупность участков и даже верно указав их назначение. Скажем, он поместил «орган радости» в районе лба, над глазами; позднее неврологи научились стимулировать эту зону, что заставляло человека смеяться.
Можно ли проснуться мертвым
Съехав с главной дороги и поплутав по лабиринту улиц с односторонним движением, я нахожу нужный проезд, торможу и выбираюсь из машины. В замощенном плиткой дворике стоит пожилой человек в белой бейсболке и яростно разбрызгивает средство от сорняков. Выпрямившись, он отступает назад, чтобы прицелиться с другого угла, и замечает меня. Смущенная тем, что мое любопытство обнаружили, я быстро иду дальше.
Вокруг — частые ряды передвижных домов, водруженных на кирпичные основания. Желтая, синяя и коричневая облицовка поблекла — обычное следствие немилостивых британских зим. Но сегодня небо голубое, и в нем реют крикливые чайки. Пройдя вперед по немощеной дорожке, я наконец замечаю издалека конечный пункт своего путешествия — коричневый домик с верандой, рядом с которым, держа руки в карманах, стоит человек и явно кого-то ждет. Поскольку он смотрит в другую сторону, я замедляю шаг, на секунду оттягивая знакомство.
Внезапно человек поворачивается и видит меня.
Я нервно улыбаюсь и киваю в знак приветствия.
Грэму 57 лет, но выглядит он старше. У него обветренное веснушчатое лицо, отросшая щетина, волосы равномерно поредели к макушке. На нем спортивные штаны и толстая флисовая куртка с капюшоном, плотно застегнутая под горлом. На лужайке перед домом припаркован старый темно-шоколадный «ягуар» — радость и гордость хозяина. Насколько мне известно, где-то рядом живут обе его бывшие супруги, об одной из них он до сих пор преданно заботится.
Я следую за ним в крошечное передвижное жилище. Меня встречают запах курева и ошметки ковра на полу. Миновав тесную прихожую, Грэм указывает на потертый кожаный диван: «Располагайтесь».
У него удивительно мягкий юго-западный выговор.
Сев и дождавшись, когда он присоединится ко мне, я собираю в кулак все свое чувство такта.
«Значит, раньше вы думали, что умерли».
Мозг, заставивший человека счесть себя мертвым, как ни один другой заслуживает места на этих страницах. Впервые я услышала об этом расстройстве в 2011 году от Вилейанура Рамачандрана, которого журнал «Тайм» включил в список ста самых влиятельных людей планеты.
Мы оба присутствовали на ежегодном собрании Неврологического общества в Сан-Диего — одной из крупнейших научных конференций в мире, и я получила редкую возможность пообщаться с Рамачандраном лично.
Страшно благодарная ему за то, что он сам нашел меня, — а Рамачандран славится ужасной памятью, — я быстро утащила его из комнаты для прессы в прилегающий коридорчик. По дороге он сказал: «Знаете, есть пациенты, которым кажется, будто они умерли. Они жалуются на запах гниющей плоти, но не видят смысла сводить счеты с жизнью — ведь они и так мертвы».
Разговор «о погоде» вполне в стиле Рамачандрана. Я взглянула на него с удивлением.
«Ага, — подтвердил он, блестя глазами. — Просто жуть».
Сюжет о живом мертвеце люди изобрели сотни лет назад (главный персонаж загробного мира у викингов, еще в скандинавской мифологии есть драугры — ожившие трупы). Но Рамачандран имел в виду не это, а клинический бред смерти, известный как синдром Котара, или синдром живого трупа.
В медицинской литературе о нем мало информации. Первым его описал французский невролог Жюль Котар в 1880-е годы, отсюда название синдрома. Известно, что в молодости Котар был «серьезным и вдумчивым». По окончании медицинского факультета в Париже он сблизился с философом Огюстом Контом — считается, что именно эта дружба пробудила у Котара острый интерес к изучению мозга. В 1864 году он поступил в интернатуру Сальпетриер парижской учебной больницы, из стен которой вышел не один величайший невролог. Там Котар стал «увлеченно изучать… многообразие форм сумасшествия».
Отслужив недолго в армии в период Франко-прусской войны, Котар вернулся домой и несколько лет работал в психиатрической клинике, затем открыл собственный кабинет в Ванве — маленьком, но сверхнаселенном пригороде Парижа. Получив возможность изучать психические расстройства пациентов со всей страны, Котар особенно заинтересовался тяжелыми бредовыми синдромами. Именно тогда он впервые описал пациентов с «бредом отрицания» (délire des négations), охарактеризовав его как род депрессивной убежденности, когда пациенту кажется, что какие-то части его тела или стороны его мира умерли либо, в крайнем проявлении, что он сам не существует. В 1882 году Котар написал раздел для журнала «Архивы неврологии», где дал яркую картину этого расстройства: «У пациентов нет внутренностей, мозга, головы, они больше не едят, не переваривают, не одеваются — и действительно, они решительно отказываются от еды и часто удерживают каловые массы».
Некоторые, продолжает Котар, полагают, что лишились умственных способностей, стали недоумками, что им не дают думать или говорят ерунду; некоторым мерещится, что у них отняли ум. Иногда бред имеет отношение к внешнему миру: «пациентам кажется, что у них нет ни семьи, ни родины, что Париж разрушен, что мир больше не существует».
С тех пор было зарегистрировано не более ста случаев заболевания. По меньшей мере пять из них или чуть больше описаны самим Котаром в лекциях и статьях, прочитанных и опубликованных за время его профессиональной деятельности.
Одна из пациенток звалась загадочным именем «мадемуазель Икс». Когда ее спросили, как ее зовут по-настоящему, она сказала, что имени у нее нет. При дальнейших расспросах женщина заявила, что раньше ее звали Катрин, но она не желает рассказывать о том, как потеряла свое имя. Возраста у нее тоже не было, как и родителей. Когда же Котар спрашивал мадемуазель Икс и других пациентов, случается ли, что у них болит голова, живот или другие части тела, те отвечали, что «ни головы, ни живота, ни тела у них нет».
Еще одна описанная Котаром пациентка, мадам С., утверждала, что у нее пропали горло, живот и кровь. Месье С. (не связанный с ней родственными узами) отказывался носить одежду, потому что его тело представляло собой один большой орех. Месье А. считал, что у него нет пениса, яичек «и вообще ничего больше нет».
Приступив к написанию книги, я много думала о том, что мне сказал Рамачандран. Я спросила у нескольких врачей, слышали ли они о таком расстройстве. Те немногие, кто ответил утвердительно, лишь читали о нем, а все пациенты умерли — в обычном смысле слова — либо содержались в психиатрических интернатах в разных точках земного шара, так до конца не выздоровев.
Но в один прекрасный день на горизонте возник Грэм — бывший пациент Адама Земана, невролога из Эксетерского университета. По словам Земана, Грэм лечился у него от синдрома Котара много лет, но теперь, похоже, «приведен в порядок» и с удовольствием со мной пообщается.
Прошло несколько недель, прежде чем мы получили добро от психиатра, у которого наблюдался Грэм, и в моем почтовом ящике оказался номер его телефона. И вот я сижу на кожаном диване в милях от дома и слушаю, как человек средних лет непринужденно рассказывает мне о своей недавней смерти.
Обложка книги Издательство: Питер
«Значит, раньше вы думали, что умерли».
«Именно так», — говорит Грэм, опускаясь на диван напротив, внешне совершенно спокойный.
В 1990-е годы Грэм жил в этом самом домике, но совсем другой жизнью. У него было двое детей и всего одна бывшая жена. Он работал подрядчиком фирмы, которая занималась поставками питьевой и сбросной воды на небольшой территории Англии, и устанавливал счетчики. Второй брак распадался, с течением времени Грэм впал в тяжелое уныние. Он бросил работу, начал избегать друзей и засел дома. Однажды он наполнил ванну и залез в нее с включенным феном в руке.
«К этому шагу вас подтолкнуло конкретное событие?» — мягко спрашиваю я.
«Да нет. Просто я опустился на самое дно. Не знаю, как так вышло. И не очень хочу об этом задумываться», — отвечает Грэм.
Что случилось дальше, толком не ясно. Грэм помнит, что в панике позвонил брату Мартину, который вызвал «скорую». Затем последовали несколько недель в больнице. Доктора поставили диагноз «острая депрессия», не подозревая, что она развилась в нечто совершенно иное.
«Что происходило с вами в больнице?»
«Было ощущение, что у меня в голове ничего нет. Уверенность, что мозг пропал, будто я что-то сделал с ним тогда в ванне. Пустота. Абсолютно пустая голова».
«Так вы и сказали врачам?»
«Я им сказал, что у меня больше нет мозга».
Ощущение не проходило, а доктора пытались понять, в чем дело. Время от времени они пытались воздействовать на пациента с помощью логики: «Грэм, как же вы ходите, сидите здесь и беседуете с нами, если у вас отсутствует мозг?» — дилемма, ставившая его в тупик не меньше, чем врачей.
«Это чувство трудно описать, — говорит он. — Мозг стал как губка, которая больше не впитывает воду».
Побочные эффекты смерти он перечисляет на удивление апатично: «У меня почти не осталось ни мыслей, ни эмоций. Ничего не чувствовал. В том числе запахов и вкусов. Даже любимые сигареты не действовали, а ведь я курил их с двенадцати лет. И я запросто бросил курить — раньше на стенку бы лез. Больше ничто не доставляло мне удовольствия. Я забыл, каково это — испытывать удовольствие. В голове было пусто, и я каким-то образом знал, — не могу объяснить, каким, — что у меня больше нет мозга».
«И вы ни разу не подумали: „Так, мозг у меня должен быть, потому что я хожу и дышу”?»
«Ни разу. Я не понимал, какой из этого следует вывод, почему я дышу и говорю, если мозг мертв. Но что он мертв, знал точно».
Это и было главной проблемой для врачей. Грэм говорил, дышал и ходил, но не мог объединить названные способности в чувство жизни. Как убедить человека, что он жив, если он уверен в обратном? Врачи перепробовали все лекарственные средства, назначали нейролептики и антидепрессанты, но без толку. Обследование не выявило изменений в анатомической структуре мозга, психотерапия не дала никаких результатов.
«Их попытки только укрепили мою уверенность. Я сказал: мой мозг умер — с тем же успехом вы можете назначать мне карамельки».
Это был тупик. Грэм не мог ни убедить докторов в своей смерти, ни понять, что жив. И тогда совместным решением его отправили домой, под бдительный надзор соцработника и Мартина.
«Целыми днями я сидел тут, на диване, — рассказывает Грэм. — Месяц за месяцем. Думать мне было не о чем, делать ничего не хотелось, встречаться с кем-то и говорить тоже. Сидел и смотрел в стенку. Овощ овощем. Тело почему-то не хотело признавать, что мозг умер. Но я-то знал, что это правда. Сейчас даже вспоминать страшно, но так все и было».
Так все и было. Я закрываю глаза и на минуту пытаюсь представить эту малоприятную ситуацию.
«И как вы справлялись?»
«А что мне оставалось? Я был мертв и принял это как данность».
Хотя Котар подробно писал о таких пациентах, медицинское сообщество, видимо, ошиблось, назвав синдром его именем. Бэзил Кларк в книге «Душевные расстройства в Британии в прежние времена» упоминает о деятельности голландского врача Левина Лемния и о некоторых его пациентах — один из них по симптомам очень похож на Грэма. Так может, на самом деле первым это расстройство за сотни лет до Котара описал Лемний?
В поисках истины я отправилась в зал редких книг Кембриджского университета. Это просторная комната, в которой не раздается почти ни звука, разве что случайно скрипнет чей-то карандаш (пользоваться ручками строго запрещено). Заказанное издание ждало меня на выдаче — книжица 1581 года в кожаном переплете, за авторством Левина Лемния, озаглавленная «Мерила характеров». Я бережно взяла ее, отнесла в заднюю часть комнаты и, согласно инструкции, положила на обтянутую плюшем подставку. Где-то на этих старинных, покоробленных страницах я надеялась найти упоминание о болезни Грэма.
По дошедшим до нас сведениям, Лемний был известным писателем, автором работ об астрологии, продолжительности жизни и оккультных тайнах. «Мерила характеров» — своего рода научно-популярный обзор заболеваний и причин их возникновения. Как заявлено в самом тексте, он содержит «самые простые правила… сообразно коим всякий может. в точности узнать наружное состояние, привычки, характер и сложение своего тела, а также внутренние наклонности, переживания, побуждения и желания души».
Без сомнения, знай Лемний о синдроме Котара, именно ему он приписал бы дисбаланс системы жидкостей — обычное медицинское видение проблемы в то время. И действительно, значение четырех жидкостей (черной желчи, желтой желчи, крови и флегмы) и их распределения для сбалансированной работы организма — основной предмет рассуждений голландского медика.
И вот в последней главе я нашла то, что искала. Лемний добрался наконец до мозга и описал разные типы меланхолии, причем особое внимание уделил, по его определению, «подавлению духов». В частности, он привел следующий интересный случай: «Некий господин впал в такие мучения и юродство, что вообразил себя мертвым и был твердо уверен, что ушел из жизни». Друзья и знакомые этого господина пытались хвалить и бранить его, в надежде вернуть в обычное состояние, но тщетно. Он отворачивался от их слов и еды, которую ему приносили, утверждая, что мертв, «а в таком положении человеку не надобно подкреплять силы».
Знакомые симптомы. Грэму доктора тоже предлагали еду и питье, но он говорил, что не нуждается в пропитании. Он и вовсе прекратил бы принимать пищу, если бы родные ежедневно не заставляли его съесть хоть что-нибудь.
«Как? Разве мертвецы едят и пьют?»
«Да, и ты сам убедишься в этом, если присоединишься к нам».
Похоже, поддавшись неожиданной логике, он стал вполне прилично питаться.
К моему разочарованию, Лемний не написал, выздоровел тот человек или нет.
При встрече я рассказываю Грэму эту историю. Погрустнев, он говорит, что многим обязан семье, особенно брату Мартину: «Он следил, чтобы я ел каждый день. И до сих пор каждый день приходит и проверяет, все ли в порядке. Думаю, ему страшно тяжело было видеть меня в таком состоянии». (Позднее я попросила Мартина о встрече, чтобы послушать его воспоминания о болезни Грэма, но он отказался.)
А друзья Грэма, знал ли кто-нибудь из них о его проблеме?
«Нет, я никому не говорил. Это было бы странно, взять и ляпнуть: знаете, у меня нету мозга. Приятели только сказали бы: да мы всегда это знали! Я и сам плохо понимал, что происходит, не мог же я ходить и рассказывать всем, что умер. Народ подумал бы, что я псих».
В редких медицинских исследованиях, где все же упоминается синдром Котара, часто приводят описание ощущений пациента, и читать их нелегко. Одна дама считала, что умерла, но застряла в чистилище. Она облила себя кислотой, полагая это единственным способом избавиться от тела. Вспомнив ее случай, я спрашиваю Грэма, почему за все эти недели, месяцы и годы он не совершил вторую попытку самоубийства.
К счастью для Грэма, с той поры, когда врачи рассуждали о балансе жидкостей, медицина сделала огромный шаг вперед. Через несколько месяцев после того, как Грэма поразил синдром Котара, им занялся Адам Земан — невролог, организовавший наше знакомство. Он обратился за советом к другому неврологу — Стивену Лаурейсу из Льежского университета. Позднее он с улыбкой объяснил мне: «Я знал, что Стивен любит странные явления». Потом я спрашивала самого Лаурейса, помнит ли он этот случай. «Как не помнить, — ответил он. — Единственный раз, когда я услышал от своего секретаря: пойдите поговорите с этим человеком, он рассказывает мне, что умер».