Суспирия это что такое
Что это было: объясняем загадочный финал «Суспирии»
«Суспирия» стала одним из самых обсуждаемых и неоднозначных фильмов года – некоторые зрители остались в восторге, а другие выходили из кинозала с недовольными гримасами и уймой вопросов. Если вы принадлежите ко второй категории, то не спешите обвинять ленту Луки Гуаданьино в абсурдности – фильм оперирует сложными метафорами и загадочной мифологией, но вполне поддается рациональному анализу. Рассказываем, что же произошло в кровавом и мрачном финале ленты.
СПОЙЛЕРЫ! СПОЙЛЕРЫ! СПОЙЛЕРЫ!
Общая мифология
Несмотря на то, что лента Гуаданьино визуально совсем не напоминает яркий и психоделический первоисточник Дарио Ардженто, режиссер много обращается к идеям своего предшественника, особенно – к центральной концепции Трех Матерей. Трилогия Трех Матерей (сюда входят «Суспирия», «Инферно» и «Мать Слез») возникла в голове Ардженто под вдохновением от произведения «Suspiria de Profundis» британского эссеиста Томаса де Квинси. Если коротко, то Ардженто придумал трех могущественных и злых ведьм: Мать Суспириорум (также известна как Елена Маркос), Мать Тенебрарум и Мать Лакриморум. Каждая из них живет в одном из больших европейских городов и приносит человечеству страдания.
Как и в оригинальной «Суспирии», танцевальный коллектив Маркос в фильме Гуаданьино – прикрытие для шабаша, основанного Еленой Маркос (в фильме ее роль под слоем грима исполнила Тильда Суинтон). Так как ведьма стремительно теряет свои силы, преподавательницы школы ищут подходящую молодую студентку, которая сможет отдать свое тело Елене Маркос и продлить ее жизнь. Изнурительный танец «Volk» – ритуал, который должен подготовить избранницу как физически, так и духовно. К слову, судя по всему, этот номер можно выполнить только в том случае, если все танцовщицы находятся на своих местах – именно поэтому ведьмы с помощью магии визуально исцеляют ногу Сары (Миа Гот) и заставляют девушку танцевать до последнего.
Слабость древней Елены Маркос подталкивает некоторых участниц шабаша к мысли, что им нужна новая предводительница. Мадам Бланк (которая и так уже много лет выполняет роль неофициального лидера коллектива) выдвигает свою кандидатуру, но большая часть ведьм голосует против нее и остается верной еле живой Маркос.
Лже-Суспириорум
Когда приходит время финального ритуала, с помощью которого дух Елены Маркос перенесется в тело молодой и здоровой Сьюзи Бэннион (Дакота Джонсон), Мадам Бланк начинают терзать смутные сомнения и она пытается отговорить девушку. Героиня Джонсон, которая изначально казалась робкой и скромной “финальной девушкой”, упрямо настаивает на своем решении стать сосудом для духа Маркос. Старая изуродованная ведьма, в свою очередь, воспринимает слова Мадам Бланк как попытку саботировать ее долгожданное омоложение и буквально сносит своей давней помощнице голову.
В этот момент Гуаданьино кардинально изменяет мифологию Ардженто (да и вообще идет против стандартных правил ужастиков) – Сьюзи Бэннион сообщает, что она, а не Елена Маркос является Матерью Суспириорум. Черная жуткая фигура, с помощью которой Сьюзи убивает ведьм – олицетворение смерти, с которой у Суспириорум и в фильмах Ардженто была особенная связь. Конечно, девушка убивает не всех танцовщиц, а только тех, кто в свое время поддержал правление жестокой Елены Маркос.
Причем тут вообще Холокост
Возможно, доктор является единственным симпатичным мужским персонажем во всей ленте как раз из-за своего происхождения – он сам пережил Холокост и знает, каково это – быть угнетенным и преследуемым.
Кино«Суспирия»: Главный триллер года
о женщинах, страхе
и насилии
Ведьмы, фашизм, матриархат и не только
В прокат вышла «Суспирия» Луки Гуаданьино — один из самых ожидаемых фильмов года, вольный оммаж хоррор-классике Дарио Ардженто. Дакота Джонсон играет начинающую танцовщицу, за счёт таланта и упрямства оказавшуюся в Берлине, а Тильда Суинтон — её наставницу в заколдованной школе. В сюжете есть лишь один важный мужской персонаж, всё остальное пространство истории занимают женщины. Разбираемся, как Гуаданьино переработал материал Ардженто и что новая «Суспирия» говорит о материнстве, чувстве стыда, страхе и травме войны.
Внимание, текст содержит спойлеры!
Текст: Алиса Таёжная
Одиночество и поиск семьи
Центральная тема «Суспирии» Гуаданьино — отчаянный поиск молодой женщиной своего места в мире через человеческие связи. Формально канва сюжета повторяет фабулу «Суспирии» Дарио Ардженто: одинокая американская девушка приезжает в закрытый танцевальный пансион в Германии. По факту мотивы главных героинь максимально отличаются. Начать с того, что в фильме Ардженто ситуация — это условность: главная задача режиссёра — обособить героиню от окружающего её мира даже в общении с подругой, которой она обзавелась. Раскрывая колдовской заговор, Сюзи Бэннион в исполнении Джессики Харпер мгновенно покидает танцшколу, будто бы её там и не было, разрывает связь с местом, внутри оставаясь совершенно не тронутой и не изменившейся. Сюзи переживает ужас как наваждение и, предположительно, возвращается в понятный ей прозаичный мир, из которого в начале фильма незаметно для себя нырнула в кроличью нору. К слову, героиня в фильме Дарио Ардженто почти не занимается в кадре танцами и, кажется, вообще не рефлексирует на тему своего таланта и предназначения.
Сюзи Бэннион в исполнении Дакоты Джонсон имеет принципиально другие мотивы. Она приезжает из американской семьи меннонитов, где считалась изгоем, в далёкий город Берлин, о котором мечтала ещё с детства, чтобы реализовать огромные танцевальные амбиции: танец — это её главный язык. Но ещё она ищет человеческой глубины, контакта и поддержки, моментально встраиваясь в местную систему студенток и учителей. Очень быстро у Сюзи появляется близкая подруга, контакт с которой даёт ей долгожданную теплоту: Сюзи признаётся Саре, что последний раз спала в одной кровати только со своей родной сестрой в далёком Огайо. С хореографом, лидером школы и создательницей танца «фольк» мадам Блан Сюзи вступает в сложные дочерне-материнские отношения, где покровительство и воспитание сменяются искренней глубокой привязанностью и верой наставницы в новую воспитанницу.
Танцевальная труппа Хелены Маркос — альтернативная сверхъестественная семья, гарантирующая крышу над головой, безопасность
от внешнего мира
и самовыражение
Театральная труппа Хелены Маркос, в которую поступила Сюзи, построена не только на колдовском договоре. Главное здесь — чувство объединяющей семьи и жёсткая матриархальная система: до поры до времени отсутствующую в кадре основательницу труппы называют Мать Маркос, а колдовская мифология о Трёх Матерях (родом из фильмов Ардженто) пронизывает местные ритуалы и традиции. Как только Сюзи переступила порог школы и согласилась принимать участие в постановке, она стала частью сложного коллективного тела, работающего по своим законам, — чужестранкой здесь она никогда и не была.
«Кем ты хочешь быть? Головой? Хребтом?» — «Я хочу быть руками труппы», — признаётся Сюзи в разговоре с мадам Блан. Именно скрепляющий дар убеждения и семейственной поддержки мадам Блан, как утверждает Сара, помог труппе пережить войну: её в глобальном смысле материнский инстинкт заботы и авторитет гарантирует сохранение старых как мир колдовских традиций и независимости женщин от нацизма, сковавшего Германию. Танцевальная труппа Хелены Маркос — альтернативная сверхъестественная семья, гарантирующая крышу над головой, безопасность от внешнего мира и самовыражение в годы, где все обязаны ходить строем по обе стороны Берлинской стены.
Материнство и матриархат
«Суспирия» Луки Гуаданьино исследует всю мифологию трилогии Дарио Ардженто, куда помимо «Суспирии» входят хорроры «Инферно» и «Дрожь». В трёх фильмах миф о трёх ведьмах (Тьма, Слёзы и Вздохи), захвативших мир и обосновавшихся в Германии, Штатах и Италии, противоречит христианскому канону мужской по природе Троицы. Закрытая школа Хелены Маркос — обитель Матери Вздохов — становится закрытым женским сообществом, не выходящим из подполья несколько десятилетий после Второй мировой войны.
Главная героиня путешествует от матриархата к матриархату — от отрицающей Матери к Матери любящей. «Мать может заменить всех, но никто не может заменить мать» — вышитая крестиком заповедь в меннонитском доме, где выросла Сюзи. Но с собственной матерью тёплых отношений у неё никогда не было. Патриархальное религиозное сообщество Гуаданьино изображает через женское послушание: мужские фигуры в сценах из детства Сюзи в Огайо находятся где-то на периферии, в то время как главным субъектом власти для девочек внутри семьи (в кадре опять же только дочери, а не сыновья) является мать. Правдоподобная и частая ситуация для обществ, где женщины вытеснены на второй план: невозможность женщины участвовать в публичной жизни компенсируется всевластием дома над вверенными ей детьми и прислугой. Холодность, телесные наказания и страх перед материнским авторитетом, в которых выросла Сюзи, настигают её в воспоминаниях и кошмарах в первые недели на новом месте.
Все закрытые миры — протестанты
в Огайо, нацистский режим, колдовская балетная школа, мир после холодной войны — одинаково опасны
и открыты для лжи и злоупотреблений
Параллели детства и молодости в танцшколе, придуманные режиссёром новой «Суспирии», на этом не заканчиваются. Сюзи совершенно неслучайно является частью закрытого религиозного объединения. Меннониты были одним из первых ответвлений христианства, объявивших себя пацифистами и отказавшихся от присяги и воинской службы, чем повлекли на себя гонения со стороны государства. Танцевальная группа Хелены Маркос тоже живёт вне пространства войны, которая охватила фашистскую Германию и продолжает терзать страну после мая 1945 года. По утверждению одной из танцовщиц Сары, мадам Блан помогла труппе объединиться и выстоять во времена Гитлера, а позже ушла в подполье. При вступлении в школу Сюзи подкупают не только слова одной из основательниц («Все мы понимаем, как женщине в наши времена быть финансово независимой»), но и предложение бесплатного жилья в школе. Труппа явно понимает, как жить без мужчин: только взаимной поддержкой, общим домом и заклинаниями, которые помогают перетерпеть страшные времена.
Балетная школа, будучи закрытым и клаустрофобным пространством, противостоит миру нацистского режима и холодной войны, где последнее слово всегда остаётся за мужчиной в форме. Отрицая исторические законы и жестокость мира вокруг, женское сообщество труппы Хелены Маркос живёт в своих категориях Добра и Зла, возмездия и справедливости, жертвоприношения и дисциплины. Колдовская система рушится, когда в вертикаль власти и подчинения проникают эмпатия и привязанность: Сюзи и мадам Блан входят в родственную интуитивную связь, где вера в талант и привязанность пробуждают в новой воспитаннице одновременно колоссальную созидательную и разрушительную силу. Нагляднее всего это показывается в сцене первой репетиции танца «фольк», где страстные и красивые движения главной героини становятся физической пыткой, переломами и падениями для другой балерины, а счёт в танцклассе напоминает ритм военного марша.
Гуаданьино не рисует матриархат благом и панацеей от милитаризма, как жестокие порядки в доме матери Сюзи не отрицают насилия над собственными детьми при провозглашённом вовне пацифизме. Все закрытые миры — протестанты в Огайо, нацистский режим, колдовская балетная школа, мир после холодной войны — одинаково опасны и открыты для лжи и злоупотреблений. Как говорит единственный мужской герой — психотерапевт Йозеф Клемперер (его, однако, тоже играет загримированная под старика Тильда Суинтон), «можно легко передать другим свои заблуждения — и это будет религия или рейх». Сектантство с мужскими или женскими фигурами власти, даже если вторые кажутся агентами сопротивления, всегда будет доминировать над трезвой критикой, покоем и осознанностью.
Исследование тела
Фильм Гуаданьино заново высказывается о возможности писать стихи после Освенцима — эту цитату Теодора Адорно часто приводят в дискуссиях о смысле культуры после необратимых ужасов Второй мировой войны. Призрак концентрационного лагеря бродит по сценарию фильма, обнаруживая себя в финале: любимую жену героя Йозефа Клемперера пытали на морозе в лагере Терезиенштадт. Прошло тридцать два года, не в состоянии примириться с её исчезновением и справиться с чувством вины, юнгианец посвятил жизнь помощи другим людям через терапию, да и то не всегда достигал успеха. Тело в новой «Суспирии» берётся отвечать за наши чувства и коллективный опыт. Мадам Блан повторяет заветы Марты Грэм и Пины Бауш — великих женщин-хореографов и теоретиков современного танца, отрицающих порядки и требования к телу классического балета. Главная функция искусства второй половины XX века — критика и рефлексия, и в танце тело становится его самым сильным и самым естественным инструментом.
Ужас и ретравматизация
По Гуаданьино, ретравматизация и сопутствующие ей стыд и вина — постоянные спутники человеческой жизни и большой истории. Мать Вздохов (одна из самых поэтичных метафор пережитой людьми боли) говорит в финале «Мы питаемся виной и стыдом, но не вашими», даруя страдающему пожилому мужчине долгожданное забвение — помимо смерти, только забвение может освободить людей из замкнутого круга повторений.
О ретравматизации в фильме Гуаданьино говорит и сюжетная линия о немецкой осени 1977 года — история боевиков RAF, радикальной левой группировки, выбравшей, как и колдовская труппа, индивидуальное жертвоприношение для ритуального возмездия. RAF находила бывших нацистских функционеров и сочувствующих им на руководящих немецких постах и громко убивала их на глазах у всей страны, пытаясь поквитаться за ошибки родителей, допустивших Гитлера к власти. «Бред оказывается ложью, раскрывающей правду». Наваждение и преображение Сюзи, кровавую церемонию и смену власти в танцевальной школе сопровождают новости о взрывающихся бомбах и заголовки «Террор» в немецком журнале с говорящим названием «Зеркало». Одно из упражнений, придуманных мадам Блан для подопечных, называется «wieder offnen» — «открыть снова». История, по Гуаданьино, обязана многократно и кроваво повторить себя — при помощи или без всякого колдовства.
«Суспирия»: о чем новый фильм режиссера «Зови меня своим именем» Луки Гуаданьино
Впрочем, это и не ремейк. Завязки похожи: юная балерина из Америки (в этот раз — Дакота Джонсон; потрясающая и разом заставляющая забыть про 150 оттенков серого в своей карьере) приезжает танцевать в немецкой труппе и то ли сталкивается с древним злом, то ли сходит с ума. Но Гуаданьино почти не повторяет сценографию Ардженто. Старый фильм (1977 года) терроризировал зрителя с первых секунд. Автоматические двери аэропорта в нем схлопывались, как гильотина или челюсти аллигатора. Таксист и поездка по ночному лесу напоминали о «Красной шапочке» и, кажется, стали источником вдохновения для «Дракулы» Копполы. А вписанный в брутальную немецкую архитектуру готический особняк пугал, как до сих пор не может напугать ни одна «Американская история ужасов». В новом фильме всех этих беспроигрышных сцен нет. Действие переносится из Фрайбурга в разделенный Берлин, причем стена располагается прямо за окнами танцевальной школы, и за ней не разглядеть ничего, кроме белого, как у Стивена Кинга, тумана. Поначалу кажется, что это просто напоминание, что герои живут на грани известного, нормального и объяснимого. Но Гуаданьино, судя по интервью, хочет использовать сказочный ужастик как повод для разговора о Второй мировой и фашизме. Такое уже было в «Приюте» другого любимца Венеции Гильермо дель Торо, но почему бы не повториться — тем более, итальянскому режиссеру и на фестивале, придуманном Муссолини и берегущем архитектурный облик Италии 30-ых.
Ради этих новых идей Гуаданьино решительно перекраивает старый сюжет. Эпизодический психотерапевт из первого фильма превращается из немца в еврея и становится едва ли не главным после героини персонажем. Играющий его 82-летний актер Латц Эбердорф до этого не снимался в кино, так что многие решили, что он — это псевдоним Тильды Суинтон в гриме. Но режиссер говорит, что просто хотел найти свежее лицо, воплощающее бы в себе трагедию 20-го века. Так что даже кастинг для него стал манифестом.
Но это по‑прежнему «Суспирия» — и это прекрасно. Дарио Ардженто обожал (впрочем, он и сейчас жив-здоров) эстетизировать ужасное и искать сложные художественные решения для сугубо развлекательных задач. Например, он заказывал двери с огромными ручками, висящими на уровне глаз героини, чтобы подчеркнуть, насколько она мала и беззащитна перед своими врагами. В новой «Суспирии» таких находок еще больше — и в силу хронометража, и в силу огромного уважения Гуаданьино к мельчайшим деталям. Каждый из танцев здесь — вполне себе танец Саломеи, от которого нетрудно потерять голову. Хореография и операторская работа в этих сценах ничуть не уступают «Черному лебедю» Аронофски, хотя из-за некоторых сердечных дел фильм будут сравнивать скорее с «мамой!». Нестрашные эпизоды из жизни воспитанниц танцевальной школы так же нежны, как детские воспоминания «Зови меня своим именем», вечеринки из «Прерванной жизни» и даже хулиганские выходки на каникулах из «Гарри Поттера». Хоррор-сцены (за исключением одного танца на костях) не впечатляют: даже у сериала «Американская история ужасов» был пыточный арсенал побогаче. Для Дакоты Джонсон роль балерины в беде — огромный прорыв, а ее движения, маски и наряды явно прибавят просмотров эротической трилогии «50 оттенков серого». Но в сценарии нет динамики развития характера, как в «Тельме», «Ребенке Розмари» или «маме!», так что зрителям придется довольствоваться тем, как всхлипывающий подросток превращается в женщину, осознающую свою сексуальность и власть. Впрочем, в оригинальной «Суспирии», надо признать, не было и этого. А теперь у нас есть Хлоя Грейс Морец с коротким, но мощным выходом, задающим тон всему фильму, и Тильда Суинтон в роли то ли демона, то ли ангела под прикрытием — чего-то среднего между ее персонажами в «Константине» и «Выживут только любовники».
Как расшифровать фильм? Не вдаваясь в спойлеры, предположим, что Гуаданьино хотел поговорить о четырех вещах. Первая — агония красоты. Даже ведьмам не суждено жить вечно, и неумение распорядиться быстро портящимися молодостью, сексуальностью и талантом может быть причиной разных психозов. Вторая вероятная трактовка: автор испытывает ужас по поводу того, что искусство склонно не только к приумножению добра, но и к выбросам зла. Фильм не случайно вспоминает Саломею: героини завораживающе красиво танцуют, но их школа — тот еще Рейх в балетках, а их выступления — та еще кровавая жатва. Третий лейтмотив фильма — разговоры о массовых заблуждениях и о том, как красиво рассказанные истории помогают нам укрепиться в этих заблуждениях. От Гуаданьино достается и церкви, и фашистам, но особенно итальянца, судя по финалу, беспокоит живучесть нацистской эстетики. Причем частью этой эстетики вполне может стать и то чувство вины, которое постоянно испытывает европейский кинематограф. Не согрешишь — не покаешься, но чем дольше каешься, тем больше грешишь. В каком-то смысле Гуаданьино — новый фон Триер, а его эксплуатация «Суспирии» — диковатый мэшап «Антихриста» и «Нимфоманки». В-четвертых, это откровенный и вплоть до финала суровый фильм о материнстве, образующий дилогию с «Зови меня своим именем» — фильмом об отношениях с отцом.
В конце фильма Гуаданьино подшучивает и над собой, и над нами. И за это ему многое можно простить. Мастер ужасов Дарио Ардженто, как и Джон Карпентер, думал о честных развлечениях, а не о вечности. Искать второе дно и третьи подбородки в их фильмах — работа критиков, но режиссеры заботились совсем о другом. Когда Карпентер снял «Вампиров», ему просто хотелось рассказать историю о ковбоях с арбалетами, убивающих нежить, но специалисты тут же объяснили нам, что этот фильм — насмешка над католической церковью в частности и над привычкой господствующих режимов мифологизировать свои победы вообще. Когда Ардженто снимал «Суспирию», его (судя по остальной фильмографии) больше всего беспокоило, сработают ли саспенс, подсмотренная у Диснея цветокоррекция и звукорежиссура, а на философские глубины пускай ныряет коллега Полански. Гуаданьино же изначально снимает кино того же порядка, что и «Тельма», «Убийство священного оленя» и «мама!» — то есть философский триллер, использующий жанр исключительно как мощный энергоноситель для своих идей. Его 152-минутная «Суспирия» — это сборник комментариев к чужому 98-минутному фильму. В одной из сцен герои, как водится в ужастиках, натыкаются на старый блокнот с кучей зловещих имен, схем, пентаграмм и проклятий. Примерно так же выглядит и сценарий нового фильма, превращающий маленькую страшную сказку в большое высказывание о переплетениях фашизма и искусства.
Причем автор этих комментариев — не сам Гуаданьино, а его сценарист Дэйв Кайганич. В интервью он повторял, что оригинальная «Суспирия» ему не понравилась как история — только как визуальный ряд. Повествование в ней, по словам сценариста, не имело никакого смысла. В новой «Суспирии» смыслов, возможно, стало чересчур много. Настолько, что Гуаданьино в самом конце добавляет очень смешную сцену с Тильдой Суинтон, как бы призывающую зрителей мыслить попроще: мол, спасибо, что ломали голову два с половиной часа, но на самом деле я пошутил. Эта ювелирная самоирония перед титрами многого стоит — может быть, даже больше, чем все мухи «Зови меня своим именем» вместе взятые.
Что до Кайганича, то впереди у него ремейк «Кладбища домашних животных», а в резюме — в целом хороший, но тоже не очень-то уважительный по отношению к литературному первоисточнику сериал «Террор». Так что теперь нужно переживать уже за Стивена Кинга.
Так удачное это кино или нет? Журналисты в Венеции уважают эмбарго, так что все рецензии появляются одновременно (сразу после светской премьеры), и измерить температуру по больнице до этого момента трудно. Но кажется, что фильм скорее очаровал публику, чем разочаровал. Здесь есть актрисы, от которых не оторвать глаз; танцы, действующие на зрителя, как шаманские ритуалы; режиссерские ходы, вызывающие восторг, и простор для интерпретаций сюжета, по которому еще долго будет гулять ветер. А музыка Тома Йорка достойна музыки самого Ардженто, который, по словам Гуаданьино, картину одобрил. Главное теперь — не лезть в голову самого режиссеру до выхода фильма: может оказаться, что его видение истории будет чуточку скучнее, чем ваше.
Не пугает, а завораживает: обзор фильма «Суспирия» Статьи редакции
Дело не только в Тильде Суинтон.
29 ноября в российском прокате выйдет фильм ужасов «Суспирия» режиссёра Луки Гуаданьино. Главные роли в картине исполнили Дакота Джонсон, Миа Гот, Хлоя Грейс Морец и Тильда Суинтон. Последняя сыграла сразу трёх персонажей — в том числе роль 82-летнего старика, ради которой ей пришлось ежедневно накладывать огромное количество грима, носить искусственный пенис и даже скрываться за личиной вымышленного немецкого актёра.
Мы посмотрели фильм и делимся впечатлениями.
О «Суспирии» Луки Гуаданьино принято рассказывать в контексте оригинального фильма Дарио Ардженто — культового итальянского хоррора. Одни говорят, что ремейк фильму был не нужен, другие — что он удался. Однако «Суспирия» 2018 года имеет с оригиналом 1977-го так мало общего, что сравнивать их не имеет почти никакого смысла.
Это не ремейк — это фильм, вдохновлённый другим фильмом. Как известно, Лука Гуаданьино очень впечатлился «Суспирией» Ардженто в детстве и годами вынашивал идею ремейка.
К тому моменту, как заработавший себе имя режиссёр смог приступить к созданию своей «Суспирии», от изначального замысла, судя по всему, остались лишь завязка и имена некоторых персонажей. Американка Сьюзи Бэннион приезжает в Берлин, чтобы поступить в школу танцев загадочной мадам Бланк, — примерно на этом этапе два фильма начинают идти в совершенно разных направлениях.
Новый фильм даже хоррором получается назвать с большой натяжкой. Страха неизвестности тут практически нет — о том, что подозрительной школой танцев управляют ведьмы, зритель узнаёт буквально в первые минуты фильма.
Более того: хотя большую часть времени повествование подаётся с точки зрения главной героини, Сьюзи Бэннион, и других учениц школы, периодически зрителю демонстрируют быт и взаимоотношения самих ведьм. Да, ведьмы занимаются каким-то жутким и непонятным колдовством, но, в целом, никакой загадочной ауры вокруг них нет — это просто ведьмы, со своими переживаниями и проблемами.
Страх преподавательницы школы вызывают редко, зато отлично создают неуютное ощущение. Быт ведьм и их диалоги, нарочито прозаичные декорации школы, — всё это делает «Суспирию» неприятно правдоподобной. В существование таких ведьм — не олицетворяющих мировое зло идеальных сущностей, а обычных усталого вида женщин из ФРГ, которые, тем не менее, способны в любой момент обречь любого смертного на гибель или что-то ещё более ужасное, — гораздо легче поверить.
Всё это, впрочем, не означает, что «Суспирия» вообще не пытается щекотать зрителю нервы — просто для этой цели она использует не страшные, а скорее очень неприятные сцены.
Ведьм-преподавательниц в фильме много, и некоторые из них — ходячие пасхалки для любителей немецкого кино. Одну из них играет Ангела Вилкнер, прославившаяся ролью в «Жестяном барабане», другую — Ингрид Кавен, муза Райнера Вернера Фасбиндера.
Благодаря таланту актрис многие преподавательницы получились полноценными личностями, и наблюдать за ними чуть ли не интереснее, чем за главным героинями — танцовщицами. Впрочем, наблюдать за ведьмами, наверное, и должно быть интереснее.
Первую скрипку играет, конечно же, Тильда Суинтон в роли руководителя танцевальной труппы. Актриса будто бы была рождена для роли мадам Бланк — холодной, загадочной, пугающей, притягательной. Но это не просто эффективное использование характерной внешности и манеры игры Суинтон: мадам Бланк в фильме не просто яркий образ, а действительно непростой персонаж.
Углубляться в эту тему я не буду — трудно сказать о её персонаже хоть что-нибудь, чтобы не испортить впечатление от сюжета. Напомню, что в «оригинальном» фильме мадам Бланк была почти что одномерным воплощением зла — то, что про персонажа Тильды Суинтон можно сказать что-то сверх этого, уже само по себе может считаться сюрпризом.
Кстати говоря, главный аттракцион фильма — Суинтон в роли 82-летнего старика, действительно впечатляет. Я смотрел фильм в русском дубляже и сначала не мог поверить в то, что на экране действительно она. В оригинале эффект немного теряется: когда слышишь голос актрисы, доктор Йозеф Клемперер начинает напоминать Тильду Суинтон гораздо сильнее.
Как и обещали создатели, с сюжетом это перевоплощение не связано никак — Суинтон просто играет трёх персонажей, и это не несёт никакой смысловой нагрузки. Воспринимается немного странно — как аттракцион ради аттракциона.
Рассказывать о сюжете «Суспирии» без спойлеров практически невозможно, подпортить впечатление от просмотра может едва ли не каждая раскрытая деталь. В стандартных хоррорах, включая старую «Суспирию», зритель обычно гадает, в каком порядке убьют персонажей и выживет ли главный герой, — в лучшем случае к этому списку добавляется вопрос «что тут вообще происходит». В случае с «Суспирией» 2018 года сразу становится понятно, что тут всё гораздо сложнее, и этими тремя вопросами сюжет никак не ограничится.
Во время продолжительной кульминации мне казалось, что главной и единственной целью всего фильма было вызвать у зрителя катарсис — во время одной единственной сцены. Сцена, которая явно намеревается стать культовой, длится нескончаемо долго — в какой-то момент мне даже показалось, что Гуаданиньо чересчур перестарался.
Режиссёр будто бы вцепляется в зрителей и не собирается отпускать, пока не убедится, что даже наименее впечатлительные из них вошли в своеобразный экстаз. Тут всё целиком и полностью зависит от личного восприятия — вы либо скажете, что это было что-то невероятное, либо назовёте финал «Суспирии» безвкусным. Предположу, что это во многом зависит от того, как вы относитесь к музыке Тома Йорка.
Главная тема фильма, как оказалось, привязана к сюжету о ведьмах очень опосредованно, а настоящего главного героя новой «Суспирии» в фильме Ардженто вообще не было. Такой вот ремейк, — в котором всё не так, не о том и не о тех. Не особенно страшный, зато гораздо более глубокий и красивый.
Несмотря на своё европейское происхождение и необычную композицию, двух с половиной часовая «Суспирия» на удивление не похожа на то, что принято называть «артхаусом». По ощущениям от просмотра это больше похоже на голливудский фильм из тех, на которые приклеили ярлык «не для всех» — вроде «Аннигиляции» Гарленда. Идти на него в кино можно смело — скучать и ругаться на претенциозность европейских режиссёров не придётся. В худшем случае — не проникнетесь.