Тихая лирика что это
Тихая лирика что это
Значительным явлением в литературе семидесятых годов стала художественная тенденция, которая получила название «тихой лирики» и «деревенской прозы». «Тихая лирика» возникает на литературной сцене во второй половине 1960-х годов как противовес «громкой» поэзии «шестидесятников». В этом смысле эта тенденция прямо связана с кризисом «оттепели», который становится очевидным после 1964 года. «Тихая лирика» представлена в основном такими поэтами, как Николай Рубцов, Владимир Соколов, Анатолий Жигулин, Анатолий Прасолов, Станислав Куняев, Николай Тряпкин, Анатолий Передреев, Сергей Дрофенко. «Тихие лирики» очень разнятся по характеру творческих индивидуальностей, их общественные позиции далеко не во всем совпадают, но их сближает прежде всего ориентация на определенную систему нравственных и эстетических координат.
1. 1. Поэтический мир Николая Рубцова
Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета.
И я придумывать не стану
Себе особого Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова.
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова.
Здесь, конечно, упущено еще одно существенное звено: между Блоком и Есениным располагалась так называемая «новокрестьянская поэзия», представленная в первую очередь Николаем Клюевым и Сергеем Клычковым: «тихая лирика» вообще и Рубцов в частности подключаются именно к этой оборванной тенденции, принимая из рук «новокрестьянских поэтов» такие качества, как религиозный культ природы, изображение крестьянской избы как модели мира, полемическое отталкивание от городской культуры, живой интерес к сказочному, легендарному, фольклорному пласту культуры.
Каковы же основные составляющие этого мифа?
Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Все чаще мысль угрюмая мелькает,
Что всю деревню может затопить.
На кладбище затоплены могилы,
Видны еще оградные столбы,
Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы,
Ломаются, всплывая, и в потемки
Под резким неслабеющим дождем
Уносятся ужасные обломки,
— В деревню Предтеча.
ФЕНОМЕН «ТИХОЙ» ЛИРИКИ Н. РУБЦОВА В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ
Значительным явлением в литературе семидесятых годов стала художественная тенденция, которая получила название «тихой» лирики. «Тихая» лирика возникает на литературной сцене во второй половине 1960-х годов как противовес «громкой» поэзии «шестидесятников». В этом смысле эта тенденция прямо связана с кризисом «оттепели», который становится очевидным после 1964-го года. «Тихая» лирика представлена, в основном такими поэтами, как Николай Рубцов, Владимир Соколов, Анатолий Жигулин, Анатолий Прасолов, Станислав Куняев, Николай Тряпкин, Анатолий Передреев, Сергей Дрофенко. «Тихая» лирика очень разнится по характеру творческих индивидуальностей, их общественные позиции далеко не во всем совпадают, но их сближает, прежде всего, ориентация на определенную систему нравственных и эстетических координат.
Самым знаменитым поэтом этого направления был Николай Рубцов (1936-1971гг).
В предисловии к сборнику «Волны и скалы» поэт четко обозначит основные темы своего творчества: «Особенно люблю темы родины и скитаний, жизни и смерти, любви и удали. Думаю, что стихи сильны и долговечны только тогда, когда они идут через личное, через частное, но при этом нужна масштабность и жизненная характерность настроений, переживаний, размышлений. »
В лирике Рубцова глубинная русская духовность не отзывалась на все быстротекущие российские перевороты. В этом ее победность, ее истинно русский менталитет. Рубцов в жил во время, когда об истинной русской культуре, ее корнях никто не помнил. Все поэты того времени спешили наперегонки со временем, придумывая новые формы стиха, необычные метафоры и другие средства выразительности. Но Николай был чужд этому. Совершенная и простая форма его стихов созвучна русской душе. Поэтому после Есенина он стал вторым народным поэтом.
В произведениях Рубцова - и раздумье о дорогах жизни («Старая дорога», «В горнице»), и над поэтической судьбой («Окошко. Стол. Половики»), размышления о жизни и смерти («Судьба», «Я умру. »). Сам поэт ушел очень рано.
Таким образом, явление Николая Рубцова и вообще «тихой» лирики уникально в советской литературе. Это направление продолжало традиции отечественной классической поэзии, сохраняло ценности русской культуры, способствовала возвращению читателей к своим истокам.
«Тихая лирика»
1. «Тихая лирика» и сдвиг культурной парадигмы
Значительным явлением в литературе семидесятых годов стала художественная тенденция, которая получила название «тихой лирики» и «деревенской прозы». «Тихая лирика» возникает на литературной сцене во второй половине 1960-х годов как противовес «громкой» поэзии «шестидесятников». В этом смысле эта тенденция прямо связана с кризисом «оттепели», который становится очевидным после 1964 года. «Тихая лирика» представлена в основном такими поэтами, как Николай Рубцов, Владимир Соколов, Анатолий Жигулин, Анатолий Прасолов, Станислав Куняев, Николай Тряпкин, Анатолий Передреев, Сергей Дрофенко. «Тихие лирики» очень разнятся по характеру творческих индивидуальностей, их общественные позиции далеко не во всем совпадают, но их сближает прежде всего ориентация на определенную систему нравственных и эстетических координат.
1. 1. Поэтический мир Николая Рубцова
Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета.
И я придумывать не стану
Себе особого Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова.
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова.
Здесь, конечно, упущено еще одно существенное звено: между Блоком и Есениным располагалась так называемая «новокрестьянская поэзия», представленная в первую очередь Николаем Клюевым и Сергеем Клычковым: «тихая лирика» вообще и Рубцов в частности подключаются именно к этой оборванной тенденции, принимая из рук «новокрестьянских поэтов» такие качества, как религиозный культ природы, изображение крестьянской избы как модели мира, полемическое отталкивание от городской культуры, живой интерес к сказочному, легендарному, фольклорному пласту культуры.
Каковы же основные составляющие этого мифа?
Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Все чаще мысль угрюмая мелькает,
Что всю деревню может затопить.
На кладбище затоплены могилы,
Видны еще оградные столбы,
Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы,
Впрочем, заканчивается это стихотворение отрезвляющим: «Вот он и кончился, / Сон золотой увяданья». А знаменитое стихотворение «В горнице» (1965) с удивительно трепетной мелодикой:
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды,
С другой городская панорама:
Архитектурный чей-то опус
Среди кварталов, дым густой,
И третий, кажется, автобус
Бежит по линии шестой,
Где строят мост,
Где роют яму,
Везде при этом крик ворон,
И обрывает панораму
Невозмутимый небосклон.
Кончаясь лишь на этом склоне,
Видны повсюду тополя,
И там, светясь, в тумане тонет
Глава безмолвного кремля.
Возникающий в финале эпический пейзаж, возвращающий к началу стихотворения («Живу вблизи пустого храма»), окрашен величавым трагизмом: он невозмутим и несуетен, несмотря на суматоху и дисгармонию, царящие в «городском мире»; он погружается во тьму и разрушение (помимо пустого храма мерцает и «безмолвный кремль»), но не теряет при этом своего достоинства и спокойствия.
Над колокольчиковым лугом
Собор звонит в колокола!
Звон заокольный и окольный,
У окон, около колонн
Я слышу звон и колокольный,
И колокольчиковый звон.
И колокольцем каждым в душу
До новых радостей и сил
Твои луга
звонят
не глуше
Колоколов твоей Руси!
В высшей степени выразительно осуществляется слияние природного и религиозного начал в стихотворении Рубцова «Феропонтово» (1970).
В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Феропонта
Что-то божье в земной красоте.
И однажды возникла из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы
Диво дивное в русской глуши!
А. Македонов, в сущности, дал некую идеальную формулу поэтики Рубцова, обозначив самые устойчивые ее черты. Эта поэтическая система находилась в состоянии динамическом, ее разрывало противоборство разных тенденций, идей, настроений. Все это получало выражение в специфике поэтической структуры и в образе лирического героя.
В самых разных его стихах этот мотив постоянен: «Вокруг любви моей непобедимой, / К моим лугам, где травы я косил, / Вся жизнь моя вращается незримо/ Как ты, Земля, вокруг своей оси». Или такие строки:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое,
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,
Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем
Я как есть, загадка мирозданья.
В финале герой пытается отодвинуть катастрофу утешительными резонами, но его успокоительные аргументы, психологически очень естественные, все-таки стилистически оформлены так, чтобы читатель почувствовал их наивность:
Но довольно! Быстрое движенье
Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
1. 2. От социального к экзистенциальному: путь Анатолия Жигулина
Свою нить исторической памяти он ведет, в отличие от Рубцова, не из легенд и преданий, а из собственной биографии: в 1949 году студент одного из воронежских вузов Анатолий Жигулин был арестован за участие в антисталинской подпольной организации «Коммунистическая партия молодежи», прошел Колыму и был освобожден только в 1954 году. (Обо всем этом он напишет впоследствии документальную повесть-воспоминание «Черные камни». ) Память о Колыме стала постоянным мотивом лирики Жигулина, но на каждой новой фазе пути поэта этот мотив поворачивался новой гранью.
Друзья мои! В лихие сроки
Вы были сильными людьми.
Спасибо вам за те уроки,
Уроки гнева
И любви.
Душой распахнутой приемлю
Седой от стужи березняк,
Морозом скованную землю
И дальний-дальний лай собак.
(1967)
Загорелась листва на березах.
Засветился в низинах туман.
И в предчувствии первых морозов
Помрачнел придорожный бурьян.
(1969)
Горели и акты и святцы,
Сказанья родимой земли.
Да что же вы наделали, братцы!
Да как же вы это смогли?
Это «братцы», обращенное к ослепленным вседозволенностью варварам, переводит весь текст в иной план: сам народ, «братцы», жгли и рушили древние святыни, и поэт не отделяет себя от них, он принимает на себя моральную ответственность за их преступления. Это тоже часть истории. И искупить эту вину можно лишь совестливой болью. Таково новое звучание, которое придал Анатолий Жигулин мотиву «самой кровной связи» с народом и народным миром.
1. 3. Полюса «тихой лирики»
(С. Куняев, Ю. Кузнецов)
Другие авторы «тихой лирики», каждый по-своему, развивали отдельные стороны созданного Рубцовым поэтического мифа. Так, Станислав Куняев (р. 1932) выдвинул в центр своей поэзии противостояние между родным миром русской деревни и всей современной цивилизацией. При этом отношение ко всему, что не отмечено принадлежностью к национальной традиции, окрашивается у него в зловещие тона ксенофобии. А единственную защиту от агрессии внешних и чужеродных сил Куняев ищет у старых институтов тоталитарной власти:
От объятий швейцарского банка,
Что простерся до наших широт,
Упаси нас ЦК и Лубянка.
А иначе никто не спасет!
Из земли в час вечерний, тревожный
Вырос рыбий горбатый плавник,
Только нету здесь моря! Как можно!
Вот опять в двух шагах он возник.
«Тихая лирика» Николая Рубцова
Исполнилось 85 лет со дня рождения Николая Рубцова.
Литература о творчестве Николая Рубцова после его ухода несчётна. Репутация «тихого лирика» закрепилась за ним с твёрдостью печати или технического определения. Но настоящий духовный исток этого определения всё будто ускользает от критики или нарочито не договаривается ею. А причина, вероятно, в болезненной сложности такого внешне красивого понятия, как «тихая лирика». Ясно, что такая поэзия не для стадионов и Политехнического музея. А только существо дела тоньше и дальше.
После выхода его «Избранного» в Северо-Западном издательстве в 1974 году я думал, что нашёл место для «тихой лирики» в русле нравственных исканий русской поэзии и писал тогда в газете «Вологодский комсомолец» (слава Богу, нашёл сегодня эту пожелтевшую заметку в старой папке): «Тихая лирика» живёт в поэзии от века. И когда Пушкин пишет «Брожу ли я вдоль улиц шумных» – это «тихая лирика». И когда Лермонтов печалится «И скучно, и грустно…», и когда Тютчев вздыхает «О, как на склоне наших лет…», и когда Пастернак, Соколов, Жигулин… «Тихая лирика» – это собеседование с собою без посторонних с обнажённым сердцем. Это голос человека, выслушанный человечеством…»
А когда читал его только что впервые вышедшие «Подорожники», я был в деревне и на дворе стояла весна. Деревня звенела от птиц, и слышнее всего были скворцы. Наступал очередной рассвет природы, её утро – так нежен был воздух, так чиста едва пробивающаяся ювелирная листва на чеканных черёмухах, таким свежим золотом горели на синеве небес серёжки берёз. И именно среди этой праздничной весны я со всею отчётливостью ещё не словами, а дословесным озарением понял, что «тихая лирика» – течение прощальное.
В Рубцове деревня ещё жила полно и мощно, всевластно. Он только предугадывал злую силу городского противостояния. Поминая доесенинскую деревенскую лирику от Кольцова до Полонского, можно цитировать стихи наугад, и в каждом – приветливом, грустном, скорбном, возвышенном – будет слышна явственная слитность явления и чувства, причины и переживания. Каждое слово будет органично, потому что поэт воспринимает деревню как часть своего нравственного мира – устойчивую и внутренне целостную. Он восхищается природой, глубокими характерами мужиков, любуется нарядной игровой праздничностью или скорбит о бесправии, зовёт к пробуждению самосознания, но всё это он делает изнутри, из чувства нравственного единения. Он может ненавидеть, обличать, утешать и благословлять, но всё это будет в народе, в природе, в деревне, как вечно сущей, пребывающей, с устойчивым миром предания, с глубокими корнями, которые и не ощущаются корнями, потому что пока всё целостно и полно.
Русский писатель был на этой земле и в этой деревне не гостем, даже если его и звали барином. Общность культуры, народность, слитность русской литературы с крестьянским бытом – замечательны. Так было всегда. Есенин не был «последним поэтом деревни». В нём она ещё жила полно и всевластно. Он только предугадал наступательную силу вторгающегося города. Деревне предстояло пройти ещё большой путь, прежде чем корни начали разрушаться, прежде чем явилась «тихая лирика» как знак глубокой необратимой перемены нравственного самосознания деревенского человека.
Возвратившись после городских скитаний, после морской службы и бродяжничества к родной вологодской земле, Рубцов уверял себя: «Тихая моя родина, я ничего не забыл» – и, наверное, верил, что это действительно так – так была любовна его память, так остро воспринимал он деревню и так страстно клялся ею, так высоко чувствовал в себе голос её красоты, её духовной сосредоточенности и желанной цельности.
Но что-то уже тревожило его, не было успокоения. Пуповина оказалась надорвана. Дороги назад не было – «вернулся я – былое не вернётся».
Деревня оставалась тут рядом, перед глазами, но он уже не был её жителем. Родина уполномочила его сказать о неслышном, но тревожном переломе. И он не зря острее других чувствует, что «сиротеют душа и правда, оттого что – молчи! – так никто уж не выразит их». Мысль и чувство бьются в противоречии: «Я чуток как поэт, бессилен, как философ», но зато он так слышит «печальные звуки, которых не слышит никто», что мысли останется только догнать и назвать причину обрыва. Муза стучится с дедовской памятью единства и зовёт, зовёт обратно, и он ещё может на минуту обмануть себя, что ничего не забыл, что бытовым возвращением ещё можно вернуть и давнюю душу. Казалось, ещё можно объяснить причину тоски и как-то согласить себя с собой.
Ах, город село тарантит…
Ах, что-то пойдёт на слом…
Только детское его сердце не зря строфой раньше проговорилось о более сложной, человеческой стороне проблемы:
Но хочется как-то сразу
Жить в городе и в селе…
Не одному ему хотелось; многие в его поколении уже «прижились» в этом промежутке и сами снисходительно роняли о своих вчерашних товарищах: «Дере-е-евня»…
А только человеку с устойчивой памятью, да ещё русскому земному поэту, посланному этой землёй сказать о своей тревоге, такой компромисс не удаётся. Он острее других видит, что жить там и тут не получится – окажешься между. И внезапно и остро осознаёт, что одинок:
Железный путь зовёт меня гудками,
И я бегу, но мне по себе…
Вот и определение всего существа этой лирики – «не по себе». Не по себе поэту, не умеющему воссоединить душу, не по себе читателю, заражённому тревогой поэта и открывшему в себе тот же ранящий зов корней и тоже не знающему возврата. Не надо толковать старые ценности бессмертными, а новые – бессодержательными. Смена исторически предрешена. Но без боли такие переходы не совершаются. О внешних переменах деревни написано много, внутренние ещё остаются заперты. Идёт, в сущности, пока тоже их исследование. Поэзия по пророческому своему обыкновению свидетельствует о глубинных сдвигах сознания. Всё написанное Рубцовым, как всякое действительно талантливое творчество, отмеченное подлинным прозрением, достойно внимания не только с точки зрения художественных достижений, но и с точки зрения откровений социальнонравственных. «Тихая лирика» оказывается лирикой гражданской, социальной, стократ более насущной, чем пустая риторика безжизненных публицистов.
Теперь, я думаю, не будет слишком поспешным сказать, что Рубцов – подлинно последний поэт деревни. С ним ушла высокая истинная боль этой темы. У немногих продолжателей она уже будет только «темой», а боль уходила с ним: «И, разлюбив вот эту красоту, я не создам, наверное, другую». Договорят его правду до точки и простятся с крестьянской Россией великие «деревенские писатели».
Как всё это кончилось быстро,
Как странно ушло навсегда.
Теперь, после него и «деревенских писателей», уж подлинно навсегда. «Тихая лирика» в Рубцове уже глядела на деревню со стороны аналитическим, прощающимся взглядом. Эта анатомия простых чувств, их обнажённость сама по себе была знаком разрыва с повседневным внутренним бытием нашей, высоко сказать, народообразующей деревни, знаком окончательного прощания с ней.
Уходит на наших равнодушных глазах целая культура, складывавшаяся веками, глубоко укоренившаяся в нас, и на её место заступает новое время с качественно новым этическим и эстетическим сознанием (как пошутил один умный дяденька, «дьявол эстетики победил ангела этики»).
«Железный путь» (теперь уже не железный, а цифровой) «зовёт гудками» всё настойчивее, и уже нельзя не услышать этого призыва и не отозваться ему.
Поэт думал о нём без бодрости, но и без страха, спокойно смотрел в лицо времени, надеясь на его всё-таки гуманистическое существо, потому что понимал, что:
Все мы почти над кюветом
Несёмся куда-то стрелой.
И есть соответствие в этом
С характером жизни самой.
Ах, есть, есть соответствие, но поэты приходят не для оправдания торопливого времени, а для предупреждения, чтобы мы над этим общим «кюветом» неслись «стрелой» не вслепую, а с зорким сердцем и умной памятью.
Тихая лирика
В поэзии в собственном смысле слова на смену гражданской, «громкой» поэзии приходит «тихая лирика». Гражданская поэзия, как правило, посвящена общественно-политической проблематике и обращена к широким массам, тихая же поэзия, которая занимает значительное место в творчестве авторов послеоттепельного двадцатилетия, обращена к проблемам нравственно-философским, к душе конкретного человека и часто имеет медитативный, созерцательный, философический характер.
Для тихой лирики характерен мотив возвращения к истокам, незамутнённым истокам человеческого бытия: во-первых, к природе как истоку жизни всего человечества, во-вторых, к детству как истоку жизни конкретного человека. Зачинатель тихой лирики – Владимир Соколов. В стихотворениях «Болезнь», «Первое свидание» он поэтизировал чистоту первозданных человеческих чувств и красоту мира, виденного глазами влюблённого. Но наибольшую известность среди представителей тихой лирики получил всё же Рубцов.
Родина Николая Рубцова (1936 – 1971) – русский Север, архангельские места, город Тотьма. О том, каким трудным оказалось его детство, пришедшееся на годы войны, он впоследствии сам вспоминал в стихотворении «Детство» («Мать умерла. Отец ушёл на фронт. ») В шестилетнем возрасте потерял родителей. Это была незаживающая рана на долгие годы. После этого будущий поэт стал впечатлительным, отчасти болезненным, трудно сходящимся с людьми. Большая часть детства проходила в детском доме села Никольское. Именно детский дом дал Рубцову чувство родного дома: у мальчика было ощущение, что он нашёл свою вторую семью. В дальнейшем творчестве («Синенький платочек») он вспоминает о детском доме исключительно с нежностью.
По окончании школы некоторое время учился в лесотехническом техникуме, затем служил на Балтийском флоте, там же впервые стал публиковать в стенгазете свои стихотворения. В тогдашних его текстах доминировала морская романтика. Отслужив, на некоторое время осел в Ленинграде и там сошёлся с определёнными литературными кружками, члены которых отметили его талант и посоветовали поступать в Литературный институт, что Рубцов и сделал в 1962.
Нравы Литературного института, хотя по своей природе Рубцов был человеком замкнутым, склонили его к разгулу. Он бил окна, ломал мебель и наконец через два года был исключён. Однако у него нашлись защитники, прежде всего те преподаватели, которые ценили его талант. Рубцов добился восстановления на заочном. Он уезжает в родные места и там проводит по полгода, пишет новые стихотворения, а на сессии приезжает дважды в год в Москву. В Москве он познакомился с Вадимом Кожиновым, идеологом почвенничества, который оказал решающее действие на Рубцова: мотивы возвращения к истокам, поэтизации старой Руси оказались близки поэту. С именем Рубцова связано появление не акцентированного до него аспекта лирики: поэтизация мира, не тронутого цивилизацией, как опосредованная реакция на крайности научно-технического и социального прогресса. Природа останется и в дальнейшем главным объектом творчества Рубцова. С его точки зрения, природа – святая обитель человека («В святой обители природы, // В тени разросшихся берёз. »), природа зачастую символизирует у Рубцова красоту, разлитую в мире. Природа в то же время может выступать у него и олицетворением самой России. Опоэтизировал красоту русской природы, придав ей философский оттенок, Рубцов в стихотворении «Звезда полей» (одноимённый сборник, 1967). Звезда – традиционный в литературе и культуре образ вечности, иногда выступает как символ стремлений, идеалов. Часто подразумевается звезда Вифлеема. Автор впрямую связывает образы поля и звезды. Расстояние между полем и звездой у него кратчайшее. Речь в стихотворении о той духовной звезде, которая осеняет Русь и отличает её среди других стран мира. Поэт не скрывает, что природа Руси сурова, но тем выше в ней проявлено стремление к идеалу.
Рубцов, вместе с тем, не может не видеть, что природы становится всё меньше, что люди её губят. Многие его тексты о природе проникнуты грустью, имеют элегический характер. Рубцов как бы смотрит на природу прощальным взором, ему больно оттого, что этой нерукотворной красы всё меньше, значит, человечество становится всё беднее. Стихотворение «Поэзия»: «Теперь она вся в дымке, островками. » Природа у Рубцова и есть поэзия бытия. Здесь отчасти чувствуется перекличка с антиурбанистическими стихотворениями Есенина 1919-1920 годов, хотя прямых обличений города у Рубцова мы не встречаем, скорее, оплакивание уходящего.
Преобладают описания природы севернорусской, которую поэт лучше всего знал. Стихотворения «Старая дорога», «Журавли». Пейзаж этот всегда психологизирован, но воплощает чувство любви к этим местам и чувство грусти от того, что всё так неустроенно. В пейзаже Рубцова всегда преобладает традиционное, очень редко мелькнёт деталь проакцентированной современности. Это не случайно, так как Рубцов в духе почвенников поэтизирует Русь старую, традиционную, как исток национальной самобытности, наделившей Русь неповторимым лицом среди других стран мира. «Переоткрытие» для себя родной страны отражает стихотворение «Привет, Россия, родина моя. », в котором чувствуется есенинское начало. Рубцов подчёркивает, что успел побывать в столицах, увидел белый свет, ему есть с чем сопоставлять, но ничего лучше родных мест он не обрёл.
Очень часто природа у Рубцова оказывается связана с миром сельской жизни. Деревня, с точки зрения Рубцова, – праматерь России, которая когда-то вся началась с деревень, только те, которые стояли на важных торговых путях, постепенно укрупняясь, превратились в города. «Жар-Птица»: «В деревне виднее природа и люди. // Виднее на поле при звёздном салюте, // На чём поднималась великая Русь». Каждый человек более заметен и более тесно, пусть поневоле, связан с почвой. Жар-Птица – образное обозначение самой России, горячо любимой поэтом.
Рекомендуемые файлы
Широте русских просторов у Рубцова соответствует широта русского национального характера. Однако он подчёркивает, что русская природа – скромная, да и русскому характеру свойственна скромность. Одним из произведений на эту тему стало стихотворение «Русский огонёк»: «. И вдруг сказала: Будет ли война? // И я сказал: Наверное, не будет». «За всё добро расплатимся добром». Автор показывает героя замерзающим и принятым щедро, душевно. Но хозяйка отказывается взять плату и рождает в душе героя ответный порыв. Рубцов поэтизирует христианские нравственные ценности: любовь к ближнему, милосердие.
Мысленным взором Рубцов уходит в прошлое России, и в его сознании встают картины борьбы с иноземцами за национальную независимость, те страдания, которые выпали на долю русского народа. Ещё большую ответственность за судьбы родины он чувствует, мысленным взором «просматривая» эти картины. «Видения на холме»: автор прямым текстом говорит, что он больше гордится старой (». За все твои страдания и битвы») Россией, чем современной. Образ кладбища: вся Россия покрыта кладбищами. Рубцов не может отдать дань восхищения способности своих предков различать в жизни красоту и воссоздавать её, причём в целом ряде случаев следовать органическому единству красоты природы и красоты рукотворного, человеческого порядка. «Ферапонтово»: поэта поражает, насколько точно церковь вписана в окружающий пейзаж. Надо обратить внимание, что в большом количестве стихотворений возникают у Рубцова образы церквей, соборов, но часто в разрушенном виде, что склоняет автора к печали. «Лежат развалины собора, как будто спит былая Русь». Рубцов был среди тех, к стремился восстановить эти культурные ценности как, вместе с тем, и ценности христианские. Он подчёркивал, что в этом желании нет ничего реакционного, а просто это стремление сохранить для русского человека наследие прошлого. «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны»: «Не жаль мне растоптанной царской короны, но жаль мне разрушенных русских церквей».
Философичность пронизывает многие тексты Рубцова. Один из них – цикл «Осенние этюды». Здесь Рубцов, повествуя о своём пребывании в очередной раз в родных северных местах, в то же время излагает свои представления о более совершенном мироустройстве и образно воплощает свои идеалы. Первый его идеал – гармония: мировая, между человеком и природой, в самом человеческом обществе. Поэт подчёркивает, что человек, вышедший из природы, – существо социальное и нуждается в себе подобных. Рубцов не скрывает, что в деревне ему не хватало равного интеллектуального общения. Автор говорит о том, что, если человек остаётся один, это очень плохо, и он сам должен стараться преодолеть свой разрыв с обществом и природой, и вместе с тем должен соответствовать требованиям к человеку как члену общества.
Второе стихотворение цикла: «От всех чудес Всемирного потопа // Осталось нам огромное болото. » Фантастические и исторические картины проходят в сознании лирического героя, и он в упоении чувствует слитность с историей, природой, пока его не пробуждает шипение змеи. Автор подчёркивает, что «ужас и отрава» угрожают только тем, кто одинок. Рубцов высказывает надежду, что и в суровые периоды жизни (как и в суровую погоду) общечеловеческое понимание и единение поможет выстоять.
Интересно, что среди идеальных ценностей Рубцова – не только труд, не только поэзия, но и покой. В советском обществе обычно поэтизировалась борьба. Но здесь перед нами покой как духовное условие осмысления человеком своего бытия. Во время бега себя не осознаешь.
Рубцов обещал очень многое, но умер молодым, причём неожиданно и при трагических обстоятельствах. То, что он успел сделать, оставило существенный след в истории русской поэзии и повлияло на других авторов почвеннической ориентации (Владимир Карпец, Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев, ранний Станислав Куняев). В немалой степени он повлиял на возрождение религиозной поэзии: появились авторы, у которых религиозная тематика вышла на первый план. При этом, как правило, поэтизируются православные ценности, но православие чаще всего рассматривается как форма государственной идеологии. Наряду с этим заявляет о себе и подход, в рамках которого христианство заявляет о себе как этика: Ахмадулина в определённый период приходит к таким настроениям. Можно говорить о возникновении «культурного христианства». Эта тенденция заявляет о себе в творчестве Виктора Кривулина, которого христианство интересует как факт культуры, в аспекте того его воздействия, которое оно оказало на творцов.
Этот аспект тоже разрабатывается достаточно многогранно.
Продолжал начатое Владимир Соколов, который больше прозвучал после смерти Рубцова. У него преобладают не христианские, а общечеловеческие ценности, на которые он ориентируется. Лучшее произведение Соколова – поэма «Сюжет», написанная в 1979. Здесь автор проверяет взрослых людей идеалами их юности. Произведение сочетает реалистические и фантастиические пласты, которые очень свободно перетекают друг в друга. Это позволяет автору раскрыть диалектику души героя.
Герой предстаёт на фоне московских улиц. Пейзаж неустойчив: что-то нарушилось в окружающем мире, что-то сдвинулось со своих мест. Таков образный эквивалент эпохи общественного неблагополучия, который даёт в поэме Владимир Соколов. Персонажи конкретизируют, в чём это неблагополучие. Прослеживаются судьбы героя, поэта, и его друга, художника. Соколов использует приём ретроспекции, давая понять, какими герои были в молодости и какими стали под влиянием брежневской действительности. Молодые поэт и художник были идеалистами. «Тогда нам было по шестнадцать лет, // Мы занимались в юношеском зале» (библиотеки).
Молодой художник – идеал для его друга поэта. Тот подражает ему, учится у него. Вначале оба следуют максималистическим принципам поведения и творчества. К художнику в период оттепели пришла удача, он прозвучал, о нём заговорили, но довольно быстро он привык к деньгам, и денег ему стало не хватать. Чтобы их заработать, художник согласился писать соцреалистическую мазню и вначале не придавал ей серьёзного значения, рассчитывая, когда накопит денег, написать своё «Явление Христа народу». Но он втянулся в конформистское существование и стал со временем преуспевающим правоверным соцреалистом. Он погубил в себе художника и во многом деградировал как человек. Предаёт свою красоту и женщина, в которую оба, и художник, и поэт, были влюблены в юности и благодаря этой любви становились лучше. Героиня вышла замуж без любви за состоятельного человека и очень преуспела материально, но в семье не было радости и покоя, и пропал стимул к личному самосовершенствованию. Появление на страницах «Сюжета» женского двойника призвано подчеркнуть типичность мещанско-конформистского перерождения. В прозе эту тему развивал Трифонов.
Сравнивая себя с преуспевающими дельцами и их содержанками, лирический герой кажется себе мальчишкой, случайно забежавшим в эти дни. Друг говорит ему: ты такой же ребёнок, каким был. Но для лирического героя важнее всего остаться порядочным человеком, ведь всякая безнравственность отразится на его поэзии, а он вкладывает в поэзию всю душу. Поэзия – «увеличительное стекло».
Сравнительно с преуспевающими бывшими друзьями, лирический герой полунищ, но, подчёркивает автор, он владеет целым миром, который творит силой воображения, «Я устаю быть снегом и жарой. // Спрессованным в одну секунду веком». Герой не достиг большой популярности именно потому, что не пошёл на компромиссы, сохранил душу живой и чистой. Поэзия, словно чудотворная икона, хранит его: «За словом – как за каменной стеной». В своей каморке поэт имеет возможность заниматься главным делом жизни – творить. Непосредственное свидетельство В. Соколова удостоверяет, что «постоянное присутствие великих русских поэтов как живых людей» дисциплинировало его как поэта, подняло на необходимую нравственную высоту. Гражданско-нравственный идеал – та норма существования, без которой Соколов не мыслил поэзию. Как поэт он состоялся: духовные ценности переживают их создателя.
Бесплатная лекция: «Лекция 8» также доступна.
В поэме «Однофамилец» Олега Чухонцева можно найти типологическое сходство с Соколовым и влияние Рубцова. Действительность периода застоя воспринимается поэтом как запланированный хаос без цели, без смысла. По определению автора, перед нами «драма, корчащая фарс». То драматическое, о чём хочет сказать поэт, проявляет себя в форме комического. С точки зрения Чухонцева, именно такое соотношение зримо и адекватно передаёт сущность самого времени.
Герой наделён именем Алексей Семёнов, и в то же время он характеризуется как однофамилец своих сограждан, несущий наряду с ними общую печать социальной несостоятельности и моральной деградации. Чухоцева интересует сущность человека без социальных масок, и он изображает героя в состоянии опьянения. Разматывая клубок переживания, порождённых пьяной ревностью героя, поэт выявляет черты закомплексованности, униженности, эгоизма, безверия, безволия. Он показывает, что эти качества деформируют отношения и делают людей глубоко несчастными. Семёнов показан и в состоянии душевного разлада со всем миром. Семёнов и его двойники, не сознавая того, в одно и то же время жертвы системы и палачи по отношению друг к другу. Каждый чувствует себя обойдённым, недополучившим и в зависимости от обстоятельств балансирующим между самоубийством и шутовской выходкой. Герой глубоко неудовлетворён окружающей жизнью, он может покончить с собой, а может стать посмешищем.
Чухонцев изображает общество как больное не только в социально-нравственном, а также и в психическом плане. «И коллективный симбиоз // На почве самовытесненья, // Раздвоенность, психоневроз: // С самим собой – и совпаденье!» Самое плохое заключается в том, что такие люди, как герой произведения, чаще всего не в состоянии найти выход, не могут выбраться из заколдованного круга. Эта неустойчивость, этот невротизм порождены, по мысли Чухонцева, утратой смысла жизни в его глобальном онтологическом значении, размытостью господствующих моральных норм, подмена истины – лжеистиной, а веры – привычкой лишает человека верных ориентиров. Символом такой подмены становится электрифицированная картонная звезда, сияющая в ночном небе вместо звезды настоящей. Таким же суррогатом жизни показано в поэме и существование под этой красной звездой. Оно показано как наказание без преступления. Мотив блуждания в поэме имеет и реалистическую мотивацию (герой пьян), но, конечно, перед нами и некая аллегория: у героя нет ориентиров. Едва стоя на ногах, он разбил витрину, в которой стояли образцы мебели, лёг на диван и уснул. Это фарсовое разрешение сюжета.
В минуты просветления у Семёнова такое ощущение, как будто его кто-то зовёт к идеальному, но одурманенный мозг не в состоянии отреагировать на этот голос совести или бога. Тем не менее, возникает мотив обращения к богу как к последней надежде. Именно обращение к богу, по мысли поэта, способно очистить общество. Самому Чухонцеву христианство дало духовную опору в жизни.
Как и некоторые писатели-прозаики, поэты послеоттепельного двадцатилетия обращаются к исторической тематике, чтобы поставить на её материале насущные, злободневные проблемы. Таков Давид Самойлов. С его точки зрения, история – та же современность, только отдалённая от нас. Он избегает общеизвестного, стремится к малоизвестным версиям, иногда пользуется историческими анекдотами. Тематика его произведений – нравственная. Одно из наиболее известных стихотворений Самойлова – «Солдат и Марта». Оно посвящено малоизвестным фактам жизни будущей Екатерины I. Автор использует приём «Маленьких трагедий»: то речь персонажей, то речь от третьего лица. [Чтение текста.]
Мы видим, как портит человека власть. Марта, ставшая Екатериной, ради высокого положения отреклась от любимого человека и даже скрыла, что она уже замужем. И как отличается настоящее поведение влюблённого человека (прежнего мужа Марты), его нравственное превосходство. Это и находится в центре внимания Самойлова.