Трагедия эдипа в чем заключается
Царь Эдип. Краткое содержание трагедии
Картина Ш. Жалабера «Антигона выводит слепого Эдипа из Фив»
Это трагедия о роке и свободе: не в том свобода человека, чтобы делать то, что он хочет, а в том, чтобы принимать на себя ответственность даже за то, чего он не хотел.
В городе Фивах правили царь Лаий и царица Иокаста. От дельфийского оракула царь Лаий получил страшное предсказание: «Если ты родишь сына, то погибнешь от его руки». Поэтому, когда у него родился сын, он отнял его у матери, отдал пастуху и велел отнести на горные пастбища Киферона, а там бросить на съедение хищным зверям. Пастуху стало жалко младенца. На Кифероне он встретил пастуха со стадом из соседнего царства — Коринфского и отдал младенца ему, не сказавши, кто это такой. Тот отнёс младенца к своему царю. У коринфского царя не было детей; он усыновил младенца и воспитал как своего наследника. Назвали мальчика — Эдип.
Он дошёл до города Фив. Там было смятение: на скале перед городом поселилось чудовище Сфинкс, женщина с львиным телом, она задавала прохожим загадки, и кто не мог отгадать, тех растерзывала. Царь Лаий поехал искать помощи у оракула, но в дороге был кем-то убит. Эдипу Сфинкс загадала загадку: «Кто ходит утром на четырёх, днём на двух, а вечером на трёх?» Эдип ответил: «Это человек: младенец на четвереньках, взрослый на своих двоих и старик с посохом». Побеждённая верным ответом, Сфинкс бросилась со скалы в пропасть; Фивы были освобождены. Народ, ликуя, объявил мудрого Эдипа царём и дал ему в жены Лаиеву вдову Иокасту, а в помощники — брата Иокасты, Креонта.
Прошло много лет, и вдруг на Фивы обрушилось божье наказание: от моровой болезни гибли люди, падал скот, сохли хлеба. Народ обращается к Эдипу: «Ты мудр, ты спас нас однажды, спаси и теперь». Этой мольбой начинается действие трагедии Софокла: народ стоит перед дворцом, к нему выходит Эдип. «Я уже послал Креонта спросить совета у оракула; и вот он уже спешит обратно с вестью». Оракул сказал: «Эта божья кара — за убийство Лаия; найдите и накажите убийцу!» — «А почему его не искали до сих пор?» — «Все думали о Сфинкс, а не о нем». — «Хорошо, теперь об этом подумаю я». Хор народа поёт молитву богам: отвратите ваш гнев от Фив, пощадите гибнущих!
Эдип объявляет свой царский указ: найти убийцу Лаия, отлучить его от огня и воды, от молений и жертв, изгнать его на чужбину, и да падёт на него проклятие богов! Он не знает, что этим он проклинает самого себя, но сейчас ему об этом скажут, В Фивах живёт слепой старец, прорицатель Тиресий: не укажет ли он, кто убийца? «Не заставляй меня говорить, — просит Тиресий, — не к добру это будет!» Эдип гневается: «УЖ не сам ли ты замешан в этом убийстве?» Тиресий вспыхивает: «Нет, коли так: убийца — ты, себя и казни!» — «УЖ не Креонт ли рвётся к власти, уж не он ли тебя подговорил?» — «Не Креонту я служу и не тебе, а вещему богу; я слеп, ты зряч, но не видишь, в каком живёшь грехе и кто твои отец и мать». — «Что это значит?» — «Разгадывай сам: ты на это мастер». И Тиресий уходит. Хор поёт испуганную песню: кто злодей? кто убийца? неужели Эдип? Нет, нельзя этому поверить!
Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература древних эпох, средневековья и Возрождения / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1997. — 848 с.
Пересказал М. Л. Гаспаров
Анализ трагедии Софокла Царь Эдип
История создания
Точное время создания трагедии установить невозможно, но ученые полагают, что она написано в 420-е годы до н.э. В те времена античный театр был на пике своего развития, постановки могли собирать до нескольких сотен жителей. Аристотель считал произведение вершиной античной трагедии.
Жанр произведения
Произведение является трагедией, главный мотив в которой — страдание главного героя. Трагедия в Греции считалась высоким жанром, так как в ней поднимались важные социальные проблемы, зритель мог извлечь какой-то урок.
Злой рок героя: почему Эдипу не повезло
В «Царе Эдипе» явно прослеживается мотив предопределенности. Судьба, фатум, злой рок. Греки верили, что все происходит по воле богов, человек не может ей противиться. Эдип не виноват в своей судьбе, все его поступки были обычными для того времени. Любой тогда мог поспорить с человеком у дороги так, что дело могло закончиться смертью. Ошибка родителей Эдипа и его самого в том, что они пытались обмануть судьбу, поставить себя выше богов.
Образ Эдипа: характеристика героя
Эдип правит в городе Фивы. Это право он получил за то, что избавил город от сфинкса, разгадав его загадку. Он и дальше готов принимать на себя ответственность за благополучие народа. Когда жрецы сообщают, что страшная болезнь наслана на город прогневавшимся богом, Эдип собирается сам найти убийцу Лаия. Также он справедлив: когда выясняется, что он и есть убийца царя и осквернитель собственной матери, он сам назначает себе наказание — ослепление и изгнание.
Человек в трагедии «Царь Эдип»
Для того времени одним из самых важных был вопрос: имеет ли человек право на свободную волю или он лишь игрушка в руках богов? Властен ли человек над своей судьбой? Софокл считает, что это лишь отчасти так. Боги вершат судьбы, но выбор зависит от человека и его моральных качеств. Царь Лаий пытается избежать предначертанного: он отдает ребенка на воспитание пастухам, возможно, надеясь, что он там и погибнет. Но Рок настигает его. Эдип же, узнав о том, что произошло, пусть и по его незнанию, берет на себя ответственность за поступки. Он не сломался под волей богов.
Эдип и Прометей Эсхила — что общего?
Прометей — тот самый персонаж, который делает пророческое предсказание. Он говорит Зевсу, что его свергнет сын. За это боги изгоняют его с Олимпа. Так же, как Эдип, Прометей готов пойти против богов и принести себя в жертву ради людей. Прометей дарует людям огонь, за что Зевс приковывает его к скале, а Эдип выкалывает глаза и отправляется в добровольное изгнание, чтобы спасти подданных от божественного гнева. Оба этих персонажа имеют свою позицию. Они понимают, что у богов больше власти, но не боятся бросить им вызов.
Структура и композиция трагедии
Пьесу можно условно разделить на четыре композиционные части: пролог, развитие действия, кульминация и эпилог. В прологе рассказывается о несчастьях, постигших Фивы: море, голоде, болезнях. Во второй части царь Эдип пытается самостоятельно разобраться в проблемах своих подданных. Кульминацией является появление пастуха, который рассказывает правду о родителях Эдипа, о пророчестве. Заканчивается трагедия прощанием Эдипа с детьми и словами хора о том, что счастливым можно назвать только того человека, который не узнал бед в жизни.
Проблематика пьесы
Помимо основной проблемы — зарождающегося противостояния людей и богов, в трагедии также поднимаются и социальные проблемы. На примере сравнения Эдипа и Лаия мы видим двух правителей. Один — жестокий и кровавый царь-тиран, а другой справедливый правитель, готовый пожертвовать собой ради счастья подданных.
Также читают:
Картинка к сочинению Анализ трагедии Софокла Царь Эдип
Популярные сегодня темы
Офицер Жилин проходил службу на Кавказе. Служил он в старой крепости. Однажды Жилин получает печальную новость, его мать больна. Он получает от подполковника разрешение идти в отпуск.
Семьи главных героев существенно отличаются. Болконские – умные люди, которые просчитывают свои действия на несколько шагов вперед. Никогда не принимают поспешных решений, во всем руководствуются разумом
Мечты в жизни человека имеют огромное значение, ведь они определяют его дорогу в жизни, указывая, в каком направлении нужно идти. Один из главнейших вопросов, почему у одних людей сбываются мечты
Аня Раневская – одна из второстепенных героинь пьесы Антона Павловича Чехова «Вишневый сад». Приходится младшей дочерью обанкротившейся помещицы Любови Раневской. Ане 17 лет, и до этого возраста сохранила детскую непосредственность
Каждый человек на нашей планете хотя бы один раз нуждался в защите и понимании другими людьми. В такие моменты человек стремится в то место, к тому коллективу, где ему могут помочь, поддержать или просто выслушать, обеспечив уют.
Расшифровка Главная греческая трагедия
Содержание шестой лекции из курса Николая Гринцера «Театр Древней Греции»
Напоследок стоит поговорить о какой-нибудь одной греческой трагедии. Выбрать, с одной стороны, очень сложно, а с другой — очень просто, потому что с легкой руки двух человек, разделенных большим временным промежутком, мы знаем, какая греческая трагедия — главная.
В «Поэтике» Аристотеля недвусмысленно звучит мысль о том, что лучший греческий трагик из трех великих трагиков — это Софокл, а лучшая греческая трагедия из всех греческих трагедий — это «Царь Эдип».
И в этом одна из проблем с восприятием греческой трагедии. Парадокс заключается в том, что мнение Аристотеля, по всей видимости, не разделяли афиняне V века до нашей эры, когда «Царь Эдип» был поставлен. Мы знаем, что Софокл с этой трагедией на состязаниях проиграл, афинские зрители не оценили «Царя Эдипа» так, как его оценил Аристотель.
Тем не менее Аристотель, который говорит, что греческая трагедия — это трагедия двух эмоций, страха и сострадания, пишет о «Царе Эдипе», что всякий, кто прочтет оттуда хотя бы строчку, одновременно будет и страшиться того, что произошло с героем, и сострадать ему.
Вторым человеком, конечно, стал Зигмунд Фрейд, который, по понятным причинам, тоже посвятил «Царю Эдипу» немало страниц (хотя и не так много, как, казалось бы, должен был) и назвал эту трагедию образцовым примером психоанализа — с той лишь разницей, что психоаналитик и пациент в ней совпадают: Эдип выступает и в роли врача, и в роли больного, поскольку анализирует сам себя. Фрейд писал о том, что в этой трагедии начало всего — религии, искусства, морали, литературы, истории, что это трагедия на все времена.
Тем не менее эта трагедия, как и все другие древнегреческие трагедии, ставилась в конкретное время и в конкретном месте. Вечные проблемы — искусства, морали, литературы, истории, религии и всего прочего — соотносились в ней с конкретным временем и конкретными событиями.
«Царь Эдип» был поставлен между 429 и 425 годами до нашей эры. Это очень важное время в жизни Афин — начало Пелопоннесской войны, которая в итоге приведет к падению величия Афин и их поражению.
Одна из проблем, занимающих интерпретаторов трагедии, — это ассоциируется ли Эдип с Периклом, если ассоциируется, то как, и каково отношение Софокла к Эдипу, а значит, и к Периклу. Вроде бы Эдип — ужасный преступник, но одновременно он спаситель города и до начала, и в конце трагедии. На эту тему тоже написаны тома.
По-гречески трагедия буквально называется «Эдип тиран». Греческое слово τύραννος ([tyrannos]), от которого произошло русское слово «тиран», обманчиво: его нельзя переводить как «тиран» (его так и не переводят, как можно увидеть из всех русских — и не только русских — версий трагедии), потому что изначально это слово не имело отрицательных коннотаций, которые есть у него в современном русском языке. Но, по всей видимости, в Афинах V века оно этими коннотациями обладало — потому что Афины в V веке гордились своим демократическим устройством, тем, что здесь нет власти одного, что все граждане равным образом решают, кто лучший трагик и что лучше для государства. В афинском мифе изгнание тиранов из Афин, произошедшее в конце VI века до нашей эры, — одна из важнейших идеологем. И поэтому название «Эдип тиран» — скорее отрицательное.
Действительно, Эдип в трагедии ведет себя как тиран: упрекает своего шурина Креонта в заговоре, которого нет, и называет подкупленным прорицателя Тиресия, который говорит о страшной судьбе, ждущей Эдипа.
Кстати, когда Эдип и его супруга и, как потом окажется, мать Иокаста рассуждают о мнимости пророчеств и их политической ангажированности, это тоже связано с реалиями Афин V века, где оракулы были элементом политической технологии. У каждого политического лидера были чуть ли не свои прорицатели, которые специально, под его задачи, истолковывали или даже сочиняли пророчества. Так что даже такие вроде бы вневременные проблемы, как отношения людей с богами через пророчества, имеют вполне конкретный политический смысл.
Так или иначе, все это свидетельствует о том, что тиран — это плохо. С другой стороны, из других источников, например из истории Фукидида, мы знаем, что в середине V века союзники называли Афины «тиранией» — понимая под этим мощное государство, которое управляется отчасти демократическими процессами и объединяет вокруг себя союзников. То есть за понятием «тирания» стоит представление о мощи и организованности.
Получается, что Эдип — символ той опасности, которую несет мощная власть и которая кроется в любой политической системе. Таким образом, это трагедия политическая.
С другой стороны, «Царь Эдип» — это, конечно, трагедия важнейших тем. И главная среди них — тема знания и незнания.
Эдип — мудрец, который в свое время спас Фивы от страшной сфинксы (потому что сфинкс — это женщина), разгадав ее загадку. Именно как к мудрецу к нему приходит хор фиванских граждан, старейшин и юношества, с просьбой спасти город. И как мудрец Эдип заявляет о необходимости разгадать загадку убийства прежнего царя и разгадывает ее на протяжении всей трагедии.
Но одновременно он и слепец, не знающий самого важного: кто он такой, кто его отец и мать. В стремлении узнать истину он игнорирует все, о чем его предупреждают окружающие. Таким образом получается, что он мудрец, который не мудр.
Оппозиция знания и незнания — это одновременно и оппозиция видения и слепоты. Слепой пророк Тиресий, который в начале разговаривает с видящим Эдипом, все время говорит ему: «Ты слеп». Эдип в этот момент видит, но не знает — в отличие от Тиресия, который знает, но не видит.
Замечательно, кстати, что по-гречески видение и знание — это одно и то же слово. По-гречески знать и видеть — οἶδα ([oida]). Это тот же корень, который, с точки зрения греков, заключен в имени Эдипа, и это многократно обыгрывается.
Трагедия построена на чрезвычайно тонкой игре (в том числе словесной, окружающей имя самого Эдипа) этих двух тем — знания и зрения. Внутри трагедии они образуют своеобразный контрапункт, все время меняясь местами. Благодаря этому «Царь Эдип», будучи трагедией знания, становится трагедией на все времена.
Кстати, Софокл внес в известный сюжет изменения: Эдип раньше не ослеплял себя, а внутри софокловой драмы ослепление — естественный финал, выражение и поражения, и победы.
В этой двойственности — литературный и политический смысл трагедии, поскольку она демонстрирует двусторонность власти, связанность власти и знания. В этом залог цельности, поразительной выстроенности этой трагедии на всех уровнях, от сюжетного до словесного. В этом же залог ее величия, сохранившегося на протяжении веков.
Почему же афинская публика не оценила «Царя Эдипа»? Быть может, именно интеллектуализм трагедии, очень сложная запакованность в нее различных тем оказались слишком сложными для афинской публики V века. И именно за этот интеллектуализм наверняка и ценил прежде всего «Царя Эдипа» Аристотель.
Так или иначе, «Царь Эдип» воплотил основной смысл и основной посыл греческой трагедии. Это, прежде всего, интеллектуальный опыт, который соотнесен с опытом самого разного свойства, от религиозного и литературного до политического. И чем теснее эти разные смыслы взаимодействуют друг с другом, тем удачнее и важнее ее смысл и тем сильнее ее эффект.
О главной греческой трагедии: кем был царь Эдип и что с ним произошло на самом деле
Журнал Arzamas в рамках курса «Что такое Древняя Греция» подготовил видеоколлекцию с интересными лекциями, одна из которых называется «Главная греческая трагедия». Конечно, это «Царь Эдип». Аристотель назвал её идеалом драматического произведения. Текст лекции представляем ниже, а посмотреть и послушать выступление можно по ссылке.
С легкой руки двух человек, разделенных большим временным промежутком, мы знаем, какая греческая трагедия — главная.
В «Поэтике» Аристотеля недвусмысленно звучит мысль о том, что лучший греческий трагик из трех великих трагиков — это Софокл, а лучшая греческая трагедия из всех греческих трагедий — это «Царь Эдип».
И в этом одна из проблем с восприятием греческой трагедии. Парадокс заключается в том, что мнение Аристотеля, по всей видимости, не разделяли афиняне V века до нашей эры, когда «Царь Эдип» был поставлен. Мы знаем, что Софокл с этой трагедией на состязаниях проиграл, афинские зрители не оценили «Царя Эдипа» так, как его оценил Аристотель.
Тем не менее Аристотель, который говорит, что греческая трагедия — это трагедия двух эмоций, страха и сострадания, пишет о «Царе Эдипе», что всякий, кто прочтет оттуда хотя бы строчку, одновременно будет и страшиться того, что произошло с героем, и сострадать ему.
Аристотель оказался прав: вопросу о смысле этой трагедии, о том, как мы должны воспринимать главного героя, виноват Эдип или не виноват, уделили внимание практически все великие мыслители. Лет двадцать тому назад была опубликована статья одного американского исследователя, в которой он скрупулезно собрал мнения всех, начиная с Гегеля и Шеллинга, кто говорил, что Эдип виноват, кто говорил, что Эдип не виноват, кто говорил, что Эдип, конечно, виноват, но невольно. В итоге у него получилось четыре основные и три вспомогательные группы позиций. А не так давно нашим соотечественником, но по-немецки была опубликована огромная книжка, которая называлась «Поиск вины», посвященная тому, как интерпретировали «Царя Эдипа» за века, прошедшие с первой его постановки.
Вторым человеком, конечно, стал Зигмунд Фрейд, который, по понятным причинам, тоже посвятил «Царю Эдипу» немало страниц (хотя и не так много, как, казалось бы, должен был) и назвал эту трагедию образцовым примером психоанализа — с той лишь разницей, что психоаналитик и пациент в ней совпадают: Эдип выступает и в роли врача, и в роли больного, поскольку анализирует сам себя. Фрейд писал о том, что в этой трагедии начало всего — религии, искусства, морали, литературы, истории, что это трагедия на все времена.
Тем не менее эта трагедия, как и все другие древнегреческие трагедии, ставилась в конкретное время и в конкретном месте. Вечные проблемы — искусства, морали, литературы, истории, религии и всего прочего — соотносились в ней с конкретным временем и конкретными событиями.
«Царь Эдип» был поставлен между 429 и 425 годами до нашей эры. Это очень важное время в жизни Афин — начало Пелопоннесской войны, которая в итоге приведет к падению величия Афин и их поражению.
Одна из проблем, занимающих интерпретаторов трагедии, — это ассоциируется ли Эдип с Периклом, если ассоциируется, то как, и каково отношение Софокла к Эдипу, а значит, и к Периклу. Вроде бы Эдип — ужасный преступник, но одновременно он спаситель города и до начала, и в конце трагедии. На эту тему тоже написаны тома.
По-гречески трагедия буквально называется «Эдип тиран». Греческое слово τύραννος ([tyrannos]), от которого произошло русское слово «тиран», обманчиво: его нельзя переводить как «тиран» (его так и не переводят, как можно увидеть из всех русских — и не только русских — версий трагедии), потому что изначально это слово не имело отрицательных коннотаций, которые есть у него в современном русском языке. Но, по всей видимости, в Афинах V века оно этими коннотациями обладало — потому что Афины в V веке гордились своим демократическим устройством, тем, что здесь нет власти одного, что все граждане равным образом решают, кто лучший трагик и что лучше для государства. В афинском мифе изгнание тиранов из Афин, произошедшее в конце VI века до нашей эры, — одна из важнейших идеологем. И поэтому название «Эдип тиран» — скорее отрицательное.
Действительно, Эдип в трагедии ведет себя как тиран: упрекает своего шурина Креонта в заговоре, которого нет, и называет подкупленным прорицателя Тиресия, который говорит о страшной судьбе, ждущей Эдипа.
Кстати, когда Эдип и его супруга и, как потом окажется, мать Иокаста рассуждают о мнимости пророчеств и их политической ангажированности, это тоже связано с реалиями Афин V века, где оракулы были элементом политической технологии. У каждого политического лидера были чуть ли не свои прорицатели, которые специально, под его задачи, истолковывали или даже сочиняли пророчества. Так что даже такие вроде бы вневременные проблемы, как отношения людей с богами через пророчества, имеют вполне конкретный политический смысл.
Так или иначе, все это свидетельствует о том, что тиран — это плохо. С другой стороны, из других источников, например из истории Фукидида, мы знаем, что в середине V века союзники называли Афины «тиранией» — понимая под этим мощное государство, которое управляется отчасти демократическими процессами и объединяет вокруг себя союзников. То есть за понятием «тирания» стоит представление о мощи и организованности.
Получается, что Эдип — символ той опасности, которую несет мощная власть и которая кроется в любой политической системе. Таким образом, это трагедия политическая.
С другой стороны, «Царь Эдип» — это, конечно, трагедия важнейших тем. И главная среди них — тема знания и незнания.
Эдип — мудрец, который в свое время спас Фивы от страшной сфинксы (потому что сфинкс — это женщина), разгадав ее загадку. Именно как к мудрецу к нему приходит хор фиванских граждан, старейшин и юношества, с просьбой спасти город. И как мудрец Эдип заявляет о необходимости разгадать загадку убийства прежнего царя и разгадывает ее на протяжении всей трагедии.
Но одновременно он и слепец, не знающий самого важного: кто он такой, кто его отец и мать. В стремлении узнать истину он игнорирует все, о чем его предупреждают окружающие. Таким образом получается, что он мудрец, который не мудр.
Оппозиция знания и незнания — это одновременно и оппозиция видения и слепоты. Слепой пророк Тиресий, который в начале разговаривает с видящим Эдипом, все время говорит ему: «Ты слеп». Эдип в этот момент видит, но не знает — в отличие от Тиресия, который знает, но не видит.
Замечательно, кстати, что по-гречески видение и знание — это одно и то же слово. По-гречески знать и видеть — οἶδα ([oida]). Это тот же корень, который, с точки зрения греков, заключен в имени Эдипа, и это многократно обыгрывается.
Трагедия построена на чрезвычайно тонкой игре (в том числе словесной, окружающей имя самого Эдипа) этих двух тем — знания и зрения. Внутри трагедии они образуют своеобразный контрапункт, все время меняясь местами. Благодаря этому «Царь Эдип», будучи трагедией знания, становится трагедией на все времена.
Кстати, Софокл внес в известный сюжет изменения: Эдип раньше не ослеплял себя, а внутри софокловой драмы ослепление — естественный финал, выражение и поражения, и победы.
В этой двойственности — литературный и политический смысл трагедии, поскольку она демонстрирует двусторонность власти, связанность власти и знания. В этом залог цельности, поразительной выстроенности этой трагедии на всех уровнях, от сюжетного до словесного. В этом же залог ее величия, сохранившегося на протяжении веков.
Почему же афинская публика не оценила «Царя Эдипа»? Быть может, именно интеллектуализм трагедии, очень сложная запакованность в нее различных тем оказались слишком сложными для афинской публики V века. И именно за этот интеллектуализм наверняка и ценил прежде всего «Царя Эдипа» Аристотель.
Так или иначе, «Царь Эдип» воплотил основной смысл и основной посыл греческой трагедии. Это, прежде всего, интеллектуальный опыт, который соотнесен с опытом самого разного свойства, от религиозного и литературного до политического. И чем теснее эти разные смыслы взаимодействуют друг с другом, тем удачнее и важнее ее смысл и тем сильнее ее эффект.
«Интертекст»: Болезнь знания. Трагедия Эдипа в перспективе психоанализа
Эталон трагедии
Эдип – герой нескольких мифов, которые затем получили литературную обработку в древнегреческой трагедии. Наиболее влиятельной стала трилогия Софокла об Эдипе, особенно пьеса «Царь Эдип», которую Аристотель посчитал эталоном трагического произведения в своей «Поэтике».
Действие трагедии Софокла начинается с того, что на город Фивы, которым на протяжении 15 лет счастливо правил Эдип, обрушилась чума. Жители обращаются за помощью к царю, который уже однажды спас город от злой участи. Молодой Эдип отгадал загадку девы-душительницы Сфинкса (имевшей тело льва, крылья орла, хвост змеи и голову женщины) и тем самым спас город от вымирания. Перед тем, как броситься с обрыва в море (богами было решено, что Сфинкс погибнет, если кто-то найдет ответ), она загадала ему еще одну загадку: «Мрак, что меня поглотил, внутри тебя, Эдип!».
В награду за спасение города Эдип получил трон и руку недавно овдовевшей царицы Иокасты. Однако спустя 15 лет после гибели предыдущего царя Лая, боги повелели найти и изгнать его убийцу, чтобы избавить город от страшного проклятья. И Эдип с готовностью берется разгадать и эту загадку.
«Адская машина» Эдипа
«Взирай, зритель, на одну из самых совершенных машин, когда-либо построенных богами преисподней для математического уничтожения смертных, заведенную так, что пружина ее медленно разворачивается на протяжении целой человеческой жизни», – после этих слов поднимался занавес в пьесе «Эдип» в переложении французского писателя ХХ века Жана Кокто.
Кокто справедливо сравнивал миф о злосчастном Эдипе с работой «адской машины», рычаги которой приводятся в действие один за другим, приближая Эдипа к предначертанной ему пропасти именно тогда, когда, как ему кажется, он шагает в противоположном направлении. Техническое совершенство драмы Софокла, казалось бы, преследует одну цель – вернее и совершеннее заманить человека в смертельную ловушку, расставленную богами.
Катастрофа невыносимого знания, обязывающего устраниться из мира зримости – таков основной пафос трагедии Софокла. Любопытно, что подобный пафос идет вразрез с классической теорией драмы, созданной Аристотелем. Драма, по Аристотелю, это серия действий, где в результате определенного набора перипетий, переломов и узнаваний, герои приходят к знанию, благодаря чему достигается катарсис – эффект драматического очищения. Но знание в пьесе Софокла не сулит очищения. Не потому, что оно слишком ужасно – в криминальных сводках современности таких историй до сих пор пруд пруди. Это знание становится невозможным из-за того, как Эдип узнает об этом, одновременно яростно желая обладать этим знанием и яростно же ему противостоя.
Структура трагедии: четыре шага навстречу року
Греческая трагедия во времена Софокла состояла из четырех эпизодиев, соответствующих актам. Эпизодии перемежались песнями хора. Хор не принимал непосредственного участия в действии, но высказывал свое отношение к происходящему и давал советы героям. Особая роль в трагедии отводилась корифею, который осуществлял контакт между актерами и хором, подводил итог важным монологам, сообщал о приходе нового персонажа или напутствовал уходящего.
Жан Маре (в образе Эдипа) и Жан Кокто
Поскольку греческая трагедия избегала ужасающих зрелищ, необходимость рассказать о том, что произошло за сценой, возлагалась на специальных лиц – вестников. Именно вестник (домочадец) в трагедии о царе-Эдипе рассказывает о последних мучения царицы Иокасты и о том, как помешавшийся от горя Эдип снял застежку с ее платья и колол ею глаза, мешая кровь и слезы.
Прорицатель Тиресий – первое орудие рока
По совету брата жены Креонта Эдип призывает на помощь Тиресия, слывшего великим предсказателем. Слепой старец знает тайну Эдипа, однако, страшась своей и его участи, молит царя отпустить его. Но Эдип не отступает и обвиняет Тиресия в пособничестве убийцам Лая. Оскорбленный старик, наконец, произносит загадочную фразу, смыл которой разгадать Эдип пока не в силах: «Убийца, которого ты ищешь – ты сам! В общенье гнусном с кровию родной живешь ты, сам грехов своих не чуя!»
Гонимый страшным предчувствием, Эдип покинул земли Коринфа, в надежде избегнуть страшной участи, когда победа над Сфинксом позволила ему претендовать на фиванский трон. Эдип подозревает, что Тиресия подговорил солгать Креонт, который замыслил стать царем после него. Увлеченный этой догадкой, он не видит очевидного: оба пророчества – то, что сам он получил в Дельфах, и то, что произнес Тиресий – подозрительно похожи.
Второе орудие рока – Иокаста
Узнав причину ссоры мужа и Креонта, а также пророчество Тиресия, будто Эдип – убийца Лая, Иокаста обрушивает на предсказателей свою давнюю женскую обиду – обвиняет их в том, что они лгуны и им недоступны замыслы богов. В качестве примера она приводит собственную историю: когда у нее родился сын, гадатели в Дельфах предсказали, что этот ребенок станет убийцей отца и мужем матери. Опасаясь рока, Лай приказал умертвить младенца, а сам пал на перекрестке четырех дорог в Фокиде от рук разбойников.
В этот момент в Эдипе впервые шевельнулось сомнение. Он вспомнил, как сам, будучи юношей, в те же землях повстречал благородного старика на колеснице с четырьмя слугами. Эдип отказался уступить дорогу, и старик стегнул его по голове двойным бичом. В завязавшейся драке юноша умертвил знатного путешественника и трех его слуг, четвертый сумел убежать.
Иокаста и Эдип. Кадр из фильма Пьера Паоло Пазолини «Царь Эдип» (1967)
Третье орудие рока – вестник из Коринфа
Коринфский вестник спешит отвести и эту заботу, сообщая, что Эдипу нечего бояться, ведь он не родной сын Полиба и Меропы. Старец сам спас его когда-то от верной погибели, забрав в горах Киферона от слуги Лая и бережно распутал путы, которыми были связаны ножки младенца. «И именем ты той беде обязан», – говорит старик, намекая на происхождение имени Эдип, что значит «с опухшими ногами». Бездетные правители Коринфа с радостью приняли ребенка в свою семью, полюбив как родного.
Желая сделать выверенное движение машины рока еще более точным и явным, Софокл подстраивает так, что оставшийся в живых после нападения на Лая слуга и есть тот киферонский пастух, у которого желает узнать тайну своего рождения Эдип. Слуга пока ничего не знает о происхождении Эдипа, но знает, кто убийца Лая. Узнав, что Эдип будет новым царем, он покинул Фивы, опасаясь за свою жизнь.
Но вестник из Коринфа заставляет его вспомнить еще более древнюю историю с младенцем. «К чему об этом спрашивать теперь?», – задает он вопрос, и получает ответ: младенец этот перед тобой. «Да будет проклят твой язык! Молчи!» – вскипает старый слуга. Мгновенно осознавая весь ужас происходящего, пастух отказывается отвечать дальше, но Эдип приказывает его пытать. Перед этими угрозами он вынужден признать, что ребенка дал ему Лай, и что ребенок – сын царя. «Если ты – тот брошенный младенец, то знай – себе на горе ты рожден», – заключает пастух.
«Чума в Фивах (Антигона выводит Эдипа из Фив)» (Шарль Жалабер, 1842)
Узнав от пастуха, чей он сын, Эдипу уже незачем спрашивать, кто убийца Лая. Предсказанное свершилось в полной мере. Открывшееся ему знание столь ослепительно, что он спешит ослепить себя. Ирония заключается в том, что, только ослепнув, Эдип в полной мере прозрел, тогда как до этого пребывал в полной тьме.
Казалось бы, «адская машина» великолепно выполнила свою задачу, и здесь следовало бы поставить точку, но после столь стремительного развития трагедия внезапно замедляется, и в ней звучат иные, лирические нотки. Действие вновь возрождается, и раздавленный ужасом Эдип, Эдип-слепец отвечает богам.
Ответ Эдипа богам
Софокл был родом из деревни Колона, расположенной на подступах к Афинам. Того самого Колона, на чьей земле в священной роще Эвменид нашел свое последнее пристанище Эдип, изгнанный из Фив и многие годы скитающийся по чужбине в сопровождении своей дочери Антигоны.
Будучи глубоко верующим, Софокл много размышляет об этом мифе, пытаясь найти ответ, почему боги карают невиновного. Свою первую работу, в которой он попытался дать ответ на этот вопрос, драматург написал уже в довольно преклонном возрасте. И еще 15 лет понадобилось для того, чтобы переосмыслить развязку, результатом которой стал «Эдип в Колоне».
Эсхил, трактуя эту же тему, придал предсказанию, полученному Лаем, смысл запрета иметь сына, которого последний ослушался, за что и был проклят его род. В современной версии Жана Кокто Эдип представлен как тщеславный юноша, над которым сжалилась Сфинкс и добровольно дала ему подсказку, чтобы он смог одолеть ее. Однако в своих мечтах о женитьбе на царице Эдип даже забыл поблагодарить ее, чем прогневал чудовище.
Кокто изображает Эдипа человеком надменным и дерзким, бросающим вызов богам, и не совсем по праву занимающим свой царственный пост, что в какой-то мере оправдывает павшие на его голову злоключения.
Софокл дает совсем другой разворот мифу. Его Эдип – образец добродетели, господин «логоса» и «эргоса» – слова и действия, как говорили древние греки. Кроме того, он настоящий гражданин, который в первую очередь радеет за благополучие общины, о чем и заявляет в первых строках пьесы, выражая готовность обличить убийцу Лая и спасти город, чего бы это ему не стоило. И он до конца верен своей клятве.
Родители Эдипа – Лай и Иокаста – также прикладывают все усилия, чтобы предотвратить преступление, едва они узнали предсказание богов. Именно поэтому падение этого праведного человека вызывает в зрителях такой священный ужас, отнимающий желание действовать. Как действовать в мире, где ты – игрушка в руках всемогущих и несправедливых богов?
Но Софокл выдерживает это искушение и ведет нас дальше, утверждая свою неизменную веру в мудрость божества. Первым об этом провозглашает хор, плач которого соединяет в одном чувстве почитания и любви поруганного царя и бога. Но и сам Эдип признает, что, хотя на несчастья обрек его Аполлон, но зрения себя он лишает сам, требуя для себя той кары, которой достоин за свои поступки.
«Эдип и Сфинкс» (Франсуа-Ксавье Фабр, 1808)
Эдип: Мое решенье? Нет, оставь советы, оставь упреки: лучше не найти!
Бог как amor fati
Amor fati (лат.) – «любовь к року» или «любовь к судьбе». Происхождение этого понятия связывают с философией стоиков, в частности Эпиктета, который, будучи рабом-вольноотпущенником, проповедовал, что все люди – рабы единого бога, которым неподвластны ни собственное тело, ни внешние вещи. Единственное, чем мы владеем, это наши представления о вещах, что позволяло ему сказать, что наше счастье в наших руках.
«Любящий судьбу» человек находится в связи с богом, а потому воспринимает все события в жизни как нечто хорошее, или, по крайней мере, необходимое в силу того, что они являются одним из фактов его существования. Такое принятие не исключает попытки изменить ход вещей к лучшему, однако исход этих попыток не должен влиять на чувство довольства жизнью и способность с радостью проживать ее во всех мельчайших подробностях.
Позже это понятие развивал в своей философии Фридрих Ницше. В работе «Веселая наука» он пишет: «Я хочу всё больше смотреть на необходимое в вещах, как на прекрасное: так буду я одним из тех, кто делает вещи прекрасными. Amor fati: пусть это будет отныне моей любовью!»
В недрах вселенной существует «обаяние святости», она сама себя хранит и не нуждается в поддержке человека, пишет Андре Боннар в своей работе «Греческая цивилизация», проясняя смысл столь трепетного отношения греков к судьбе. Если какому-нибудь человеку случится нечаянно нарушить эту святость, вселенная восстановит свой порядок в ущерб виновному, что и случилось с Эдипом, который нарушил гармонию мира отцеубийством и кровосмешением. Но благодаря происшедшей с ним катастрофе, Эдип узнает, что вселенная показала тем самым свое присутствие, и любит этот чистый незамутненный источник Бытия. Глубина собственного горя преображает его, позволяя, в конце концов, произнести: «Столь велики мои страдания, что никто из смертных не способен вынести их бремени – никто, кроме меня!»
«Эдип» в интерпретации Фрейда
Трагическая мысль Софокла представляет собой квинтэссенцию того, что в ХХ веке получило название болезнь знания. Эдип не стал бы героем психоаналитической революции, не воплощай он собой это тождество абсолютного знания и слепоты. Это проявляется в сцене допроса киферонского пастуха, когда Эдип с отчаянным упорством приказывает продолжать говорить старику, угрожая последнему пытками, если он не скажет всей правды, вместо того, чтобы воспользоваться советом Иокасты и остановиться («Коль жизнь тебе мила, оставь расспросы!»).
Яд страшного знания уже начал действовать, но Эдип уверенно идет навстречу судьбе в своей готовности испить эту чашу до дна – узнать кто он. Это гибельное желание узнать тайну своего происхождения становится его страстью. Зигмунд Фрейд пишет об этом в «Толковании сновидений», где впервые сведена воедино великая троица больных знанием: Эдип, Гамлет и Фауст. Он изобретает психоанализ в той точке, где болезнь приобретает характер мысли, а мысль – характер болезни.
«Эдип и Антигона изгоняются в Фивы» (Эжен-Эрнест Хиллемахер, 1843)
Но психоанализ так и остался бы теорией, одной из многих, не придай Фрейд своему детищу силу мифа, мифа, который он создал в «Тотем и табу». За основу книги взята теория Дарвина о такой форме человеческого общежития как «циклопическая семья», которую можно наблюдать также у приматов. В такой стае есть один самец и множество самок с детенышами; молодые самцы изгонялись из семьи после достижения зрелости и только после убийства вождя могли занять его место.
Сыновья ненавидели отца, узурпировавшего право на наслаждение, и одновременно уважали его из-за его силы и могущества, желая идентифицироваться с ним. На основании анализа ритуальных трапез и торжественного убийства тотемного животного, Фрейд пришел к выводу, что в какой-то момент братья восстали против отца орды, убили его и съели; но после утоления ненависти раскаялись и запретили себе все, что запрещал когда-то вождь. Так возник запрет на инцест.
Эдип: классический отец
Отец, которого убивает Эдип, это классический отец орды, выведенный в «Тотем и табу». Этот мертвый отец оставляет после себя хорошее наследство – закон, который, собственно, и есть результат прохождения «Эдипова комплекса» по Фрейду. Ребенок соглашается с кастрацией, с невозможностью претендовать на мать, а взамен получает некое обещание, что в будущем у него будет своя женщина – «законная», и свое наслаждение – «в рамках закона».
«Эдип в Колоне» (Жан-Антуан-Теодор Жируст, 1788)
Если что-то идет не так, закон отца становится ориентиром и выходом: убийство можно искупить изгнанием, инцест – выколотыми глазами. Да, это тяжкий грех, но с ним можно жить, что и демонстрирует нам Эдип, многие годы скитаясь по дорогам Греции и даже проклиная собственных сыновей за то, что они не исполняют сыновьего долга.
Гамлет: токсический отец
Фауст: отказ от знания в пользу наслаждения
Интерес Фрейда к Фаусту принципиально отличен от его интереса к Софоклу и Шекспиру. Фауст – уже состоявшийся ученый, признанный ученым сообществом, но который постоянно как будто испытывает интоксикацию знанием. Он знает, что предмет желания уничтожается по мере овладения им и мечтает преодолеть эту пропасть между знанием и желанием, между миром физическим и духовным.
Эта история заканчивается неоднозначно. Если Эдип, обретая подлинное знание о себе и смысл своего имени («с опухшими ногами»), признает тот факт, что был слеп все эти годы, и в порядке принятия ослепляет себя, то Фауст, уже будучи на пороге смерти и фактически ослепнув, не признает этого и позволяет себе раствориться в иллюзии. Слыша стук лопат лемуров, копающих ему могилу, он принимает эти звуки за воплощение своей мечты и отдает лихорадочные приказы мнимым строителям. Он произносит сокровенные слова и том, что переживает высший миг своей жизни, приветствует «народ свободный на земле свободной», и заканчивает монолог словами: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Таким образом, перед нами два слепца – Эдип и Фауст, но один признал свою слепоту и, следовательно, отцовский закон, в подтверждение чего и ослепил себя в акте самокастрации. А второй слепец в своей попытке преодолеть пропасть между знанием и желанием терпит фиаско. В конечном итоге Фауст отказывается от знания (закона) в пользу наслаждения, чем нарушает максиму лакановского психоанализа, которая звучит как «Не сдавайся в своем желании» (в другой версии перевода – «Не предавай своего желания»).
Если желание Фауста заключалось в том, чтобы построить город, в котором смогут жить свободные люди, то он безусловно его предал, позволив себе поддаться прекрасной, но лживой иллюзии, и в наказании за это черти уносят его в преисподнюю.
На превью – фрагмент картины «Эдип и Антигона» (Антони Бродовски, 1828)