Трагедия в лужниках в 1982 что случилось
20 октября 1982. «Черная» среда Лужников. Как это было, и что произошло потом
Про страшную трагедию
Билет на тот роковой матч.
Футболисты на поле, да и вообще никто, еще не знают, какой ужас вскоре начнется на выходе из стадиона.
После финального свистка. Голландцы в шоке от увиденного.
А в это время на одном открытом выходе из стадиона наблюдалась такая вот ужасающая картина.
Вот та лестница, на которой десятки, если не сотни, спартаковских фанатов распрощались с жизнью.
Сейчас, в каждую годовщину «черной» среды болельщики возлагают на лестницу, где погибли болельщики «Спартака» живые цветы, гвоздики.
И хоть на месте той железной изгороди, о которую буквально расплющивало живых людей, стоит теперь другая. Все равно каждый год 20 октября там торчат живые цветы в память безвременно ушедших в ту «черную» среду.
Да, никто не хотел убивать спартаковских болельщиков поздним вечером 20 октября 1982 года. Но ведь люди же погибли! И как раз из-за того, что доблестные милиционеры начали всех пропускать только через один выход.
А вот спартаковцам, дабы их не пронесло мимо Кубка УЕФА, в Хаарлеме нужно было доказывать, что побеждать местную команду они могут не только благодаря русскому морозу. Тренер голландской команды жаловался именно на него, сделав большой холод основным виновником выездного поражения своих подопечных. Ну что же. В подобном утверждении он не новатор. Как только зарубежные «гости» испытывают крах в России зимой, так сразу же виновником их провала становится пресловутый Мороз Иванович. Дали пинком под зад Наполеону, что аж в Париже остановился: «Та то я быстро так далеко забежал для сугреву, потому что сильно замёрз в той варварской России!». Опозорился Гитлер под Москвой зимой 1941-го и сразу же: «Нас остановил генерал Мороз!». Вроде бы и не было мужества всего народа, который грудью стал на пути бравых наполеоновских молодцов и немецко-фашистских захватчиков. Теперь тренер «Хаарлема» Ханс ван Дорнефелд уподобился большим завоевателям и кивал на мороз при первой же возможности. Нет. «Спартак» просто таки должен был побеждать. И не только, чтобы поставить соперника на место, но и ради памяти «бело-красных» фанатов, погибших две недели назад в Лужниках.
Каждый год 20 октября выжившие в той страшной трагедии собираются возле памятника свои погибшим товарищам и чтят их память. Ведь на месте ушедших в мир иной вполне могли оказаться и они.
Цветы возле памятника погибших 20 октября 1982 года в тот морозный вечер в Лужниках возлагают родственники погибших, от жен и матерей, до внуков и внучек.
Никто не забыт, ничто не забыто! Да, ушедшие из жизни не по своей воле футбольные фанаты навсегда останутся в памяти их коллег по болению, как сверстников, так и последующих поколений. Покойтесь с миром!
20.10.1982 – дорога в вечность
Этот день в истории футбола:
20 октября 1982 года произошла самая масштабная трагедия в истории отечественного футбола, о которой, однако, нельзя не упомянуть.
В этот день на стадионе «Лужники» проходил матч 1/16 розыгрыша Кубка УЕФА между «Спартаком» и нидерландским «Хаарлемом». В самой концовке матча на трибунах возникла давка, в которой, по официальным данным, погибли 66 человек, по свидетельствам очевидцев – более 300.
В те дни на Москву обрушились аномальные холода, накануне выпал снег, что сказалось на посещаемости матча. Трибуны 82-тысячного стадиона не заполнились даже на четверть.
«Спартак» считался фаворитом и уже на 16 минуте Эдгар Гесс открыл счёт. Далее игра приняла тягучий характер. Сил и терпения дождаться финального свистка хватило не у всех болельщиков. Ближе к концу матча окоченевшие фанаты стали покидать трибуны, создав плотный поток у единственного из 4-х открытого выхода. По одной из версии это произошло из-за халатности работников стадиона. По другой — из-за мести со стороны работников милиции за снежные обстрелы во время матча.
Именно в этой «трубе» и развивались самые драматичные события того вечера. Плотный поток людей оказался в узком коридоре, не оставляющий никакой возможности для манёвра.
Информацию о трагедии власти максимально засекретили. 21 октября «Вечерняя Москва» опубликовала мелким шрифтом такую вот информацию: «Вчера в «Лужниках» после окончания футбольного матча произошёл несчастный случай. Среди болельщиков имеются пострадавшие». Долгое время это упоминание было единственным в советской прессе. О масштабах страна узнала только через 7 лет, когда расследованием занялись журналисты «Советского спорта». Да и им после первой же публикации КГБ посоветовало «закрыть рты».
35 лет страшной давке в «Лужниках»
Главная трагедия в истории российского спорта.
20 октября 1982 года во время матча «Спартака» и голландского «Харлема» в «Лужниках» случилась чудовищная давка, в которой, по официальным данным, погибли 66 человек (большинство – подростки). Информацию о трагедии в СССР скрывали семь лет, лишь в 1989-м в «Советском спорте» вышел материал «Черная тайна «Лужников», в котором рассказывались подробности матча. Тогда на 16-й минуте счет открыл Гесс, 1:0 в пользу “Спартака” держались всю игру. Многие зрители замерзли и пошли к выходу, когда на второй добавленной минуте Швецов забил еще один. Примерно в это время в единственном открытом проходе со стадиона и возникла давка.
По итогам официального расследования были осуждены директор «Лужников» Виктор Кокрышев, главный комендант Юрий Панчихин, заместитель Кокрышева по фамилии Лыжин и майор милиции Семен Корягин. Суд начался 8 февраля 1983 года и длился полтора дня. Кокрышев, Лыжин и Панчихин были осуждены за халатность и получили по три года тюрьмы, но первые двое попали под амнистию в честь 60-летия образования СССР, а Панчихин отсидел только полтора года. Корягин тоже был амнистирован.
В 1992 году на десятилетие трагедии в «Лужниках» был открыт памятник погибшим.
В 2007 году, в день 25-летия, ветераны «Спартака» и «Харлема» сыграли в «Лужниках» матч в память о погибших.
Sports.ru поговорил с людьми, которые больше других знают о том, что произошло 35 лет назад.
Эти люди там были
Андрей Чесноков, бывший теннисист, тренер – был в самом эпицентре давки
«Утром к нам в квартиру влетел воробей. Никогда такого не было и бабушка сказала: это к покойнику. Я помню, что в тот день всех поместили на одну трибуну. До этого был дождь, а в этот день была минусовая температура, невероятно холодно и лед. Люди раньше поползли на выход, и где-то на второй добавленной минуте кто-то забил. Началось смятение, и когда я попытался выйти, то почувствовал, что попал в какое-то болото. Не знаю, как это объяснить, вот человек падает, а за ним люди идут и падают на него. Потом еще падают. Как блины: один положил, на него другой. Вот так люди лежали.
Когда я попал в толпу, у меня был какой-то чудовищный испуг. Будто попал в реку с водоворотами, тебя засасывает внутрь. Дышать трудно, потому что давление ото всех. Я был спортсменом и понимал, что гибкий, что я изворотливее, сильнее других и за счет этого должен быть спокойнее. Так вот себя собрал, потому что понимал, что паника меня погубит. А там была безумная паника, некоторые ребята орали как резаные.
На следующий день я купил все газеты, которые тогда выходили. Хорошо помню, что была только одна, в которой хоть что-то про это написали – «Вечерняя Москва». У нас ведь как было в Советском Союзе, никто не погибает, крушений самолетов нет, страна – оплот мира. Представляете, что такое гибель 70 человек? Это вообще же позор для страны. У нас ведь поэтому самолеты не разбивались, Чернобыльская АЭС не взрывалась – все было в секрете.
Вокруг меня тогда было столько трупов, что я подумал, что это сон. Я пришел домой, у меня была кровь на куртке. Родители спросили, что случилось, я говорю: потом расскажу. И они как-то поняли, что я в таком состоянии, что дальше спрашивать не надо. Через две недели я говорю своему тренеру: «Знаете, Татьяна Федоровна, вы можете мне не поверить…». И рассказал ей все, что произошло.
Я ходил в «Лужники» на 25-летие трагедии. Там были родители этих детей, поговорил с одной мамой. У меня самого дети, я сказал ей: «Не представляю, как можно жить с этим». Она: «А я не могу жить с этим». А тогда уже 25 лет прошло.
Мне кажется, это просто было стечение обстоятельств. Кто-то споткнулся, люди начали падать при выходе. Но я не понимаю, как там могло быть 66 погибших. Для меня было однозначно гораздо больше. Когда на 25-летии мне сказали про 66 человек… Можно говорить, что угодно, но я считаю, что было точно больше. Я помню перила, а вокруг этих перил все трупы».
Александр Просветов, бывший журналист «СЭ», сейчас работает в структуре Олимпийского комитета
«Я пошел на матч с двумя приятелями, нам было по 25 лет. Один сейчас ученый в Америке, второй – бизнесмен в Москве. Мы тогда тоже обратили внимание, что по указанию милиции был сделан очень узкий проход на сектор. При этом всех сажали на Восточную трибуну – ту, которая перед памятником Ленину. Так сделали, чтобы было проще контролировать публику. Тогда несовершеннолетних не пускали без сопровождения взрослых, поэтому проверяли паспорта. Отбирали бутылки, но тотального обыска, как в 90-е, еще не было, и народ проносил фляжки.
В тот сектор, в котором была давка, мы не попали. У нас был приятель, который не любил толкаться, он сказал: «Давайте подождем». Мы не стали пробиваться, а потом никак не могли выйти. Потом нас погнали в обход, там мы уже видели, как солдата несли. Впоследствии говорили о 66 погибших, но их могло быть больше, потому что погибших военнослужащих могли скрыть, затереть цифры о них. Позже мы издали видели машины скорой помощи, милицию, видели, что все оцепили и люди лежали на ступеньках как бы вниз головами.
Когда было 25 лет трагедии, сюда приезжали голландцы, по их инициативе был организован матч между ветеранами. «Спартак» пошел навстречу. Шавло играл, Черенков, Швецов выходил, а голландцы вообще почти полным составом приехали. Тогда же посольство Голландии устроило прием, на который позвали некоторых участников матча. Еще были родственники погибших, в основном это отцы и матери, которые потеряли детей.
Сами футболисты говорили, что только через семь лет все узнали, тогда ведь все замалчивали. Была только маленькая заметка в «Вечерней Москве»: произошла трагедия, имеются жертвы. Это был 1982-й, последние дни, когда был жив Брежнев, замалчивать такое по большому счету было нормально. Про Чернобыль тоже чуть ли не на третий день сообщили. Была трагедия в «Сокольниках», когда трибуна рухнула, об этом тоже по телевизору не показывали. Мы все узнавали по слухам.
Я тогда работал в ТАСС, только в редакции Африки, 1 ноября уезжал в Бенин корреспондентом. То, что мы видели, мы восприняли как нечто ужасное, но масштабов тогда не поняли. Мы видели, что какие-то люди лежат на ступеньках. А что там произошло, один человек погиб или двести? Мы не имели конкретной информации. Только потом стало известно, что были жертвы. Писать про это? В то время были другие задачи. Я 1 ноября уезжал за границу, мне уже было не до этого. Там ведь и материала конкретного не было, мы все видели очень издалека».
Он был первым, кто написал о трагедии
Сергей Микулик, журналист «Советского Спорта»
«Я не был на матче, но я был в «Лужниках», играл в баскетбол за институт. За «Спартак» не болел, но если бы встретил знакомых, то запросто мог бы там оказаться.
Как известно, после всего произошедшего в «Вечерней Москве» появилась одна крохотная заметка, из которой ничего не было ясно. Почему нельзя ничего было написать? Октябрь 1982 года, еще был жив Брежнев. В ту эпоху такое не приветствовалось. Когда я уже занялся расследованием, то, например, узнал от одного серьезного человека в милицейских погонах, что в «Лужники» приехал лично первый секретарь Московского горкома Гришин и сказал: «Сколько сейчас у вас погибших?». Ему сказали: «66». Он: «Это конечная цифра. Больше быть не должно». Страна так тогда жила.
В 1989-м я пришел в «Советский спорт». Видимо, откуда-то сверху дали отмашку, что этим теперь можно заняться. И нас с Серегой Топоровым, молодых и борзых, на это дело направили. Мы не то что хотели добиться пересмотра уголовного дела, мы хотели об этом всем рассказать.
Я общался со следователем Александром Шпеером. Максимально циничный человек, видимо, работа такая. Он хотел пообщаться в кабинете, я объяснил ему по телефону, что это будет для меня как выезд на допрос. Он принял предложение встретиться за кофе на нейтральной территории и играл такого доброго полицейского. Объяснял: вот дело, вот обвинительное заключение, все по закону, что вы еще хотите? Он уходил от всех прямых ответов, потому что заключение было смесью противоречий и лжи. Например, было написано, что стадион был полностью подготовлен и очищен от снега. Но по милицейскому протоколу больше ста человек задержали, потому что они кидались снежками.
Главная претензия от родителей и тех, кому удалось спастись – отсутствие взаимодействия между милицией и стадионными службами. Судя по обвинительным заключениям, все валили друг на друга. Сторона милиции говорила, что не дожидаясь конца матча, ушли контролеры. Контролеры – что милиция не организовала коридор и куча народу ломанулась в один узкий проход. Но самое главное, что начальник оцепления майор Карякин вместо того, чтобы исполнять прямые обязанности, бросился в толпу, покалечился и выбыл из строя. Поэтому милиция не могла организоваться. Как говорил Лев Борисенков, профессиональный врач, который оказался на трибуне, в какой-то момент милиция просто встала оцеплением. И это когда можно было кого-то спасти или хотя бы оказать людям первую помощь.
Осужденные Кокрышев и Панчихин – это какой-то вариант русского авось. Панчихин работал два месяца. Он пришел летом, для него это был первый опыт зимнего матча – сейчас такие называются матчами повышенной опасности, им уделяется должное внимание. У родителей как раз и были основные претензии к тем, кто доверил ему матч. Что такое халатность? Халатность – это когда кто-то поскользнулся и руку сломал. А тут погибли 66 человек – это по официальным данным, а я уверен, что намного больше. Тут сложно найти конкретного виновного, показать пальцем и сказать: «Из-за него погибли люди». Это могло случиться и до и после, много раз.
Беда еще была в том, что в 1982 был закон: несовершеннолетние после 9 вечера не могли появляться без сопровождения взрослых на общественных мероприятиях. Матч заканчивался позже и проход специально сузили, чтобы проверять паспорта. Если бы было нормальное взаимодействие, то там не допустили бы, чтоб люди полезли в горлышко бутылки. Еще 1982-й в СССР был апофеозом борьбы с фанатами. Стоило тебе хлопнуть в ладоши или что-то сказать в воздух, тебя могли легко свинтить. Кто не был в 135-м отделении милиции в «Лужниках», тот на футбол не ходил. И молодежь к милиции относилась соответствующе. Была какая-то озлобленность изначально, узкий проход был еще и потому что милиция хотела кого-то из уходящих домой забрать в кутузку. Искра была заложена, а потом рвануло.
Я еще почему уверен, что жертв было больше 66. Всю жизнь в Москву съезжались люди со стран Советского Союза. Если по кому-то не было оперативных звонков и поисков – мало ли, приехал и один пошел на футбол – то потом родителям и родственникам сообщали: ваш сын был найден мертвым на улице. Ни о каком футболе речи не было. Это могли быть люди из далеких краев, плохо говорящих по-русски. Потом мне рассказывали, что в течение двух недель, когда трупы не выдавались, в Москве почему-то умерло очень много народу от асфиксии (удушья). Кого-то на улице нашли, кого где-то еще. Когда через какое-то время приезжали иногородние родственники, им выдавали тело и было указано, что человек был найден на улице мертвым. Числа 21 октября (через день после трагедии).
Когда мы разговаривали с родителями в 1989-м, они говорили, что все эти годы их не пускали в «Лужники» 20-го числа. Там делали так, чтобы в этот день в футбол не играли, сами «Лужники» 20 октября закрывали. Там бродили задумчивые КГБшники, а родителей не пускали. Делалось все, чтобы замолчать это событие. Даже пострадавших хоронили на разных кладбищах, чтобы избежать мемориала. А из детей пытались сделать изгоев. Там из 66 официальных погибших 44 были моложе 20 лет. И уже после смерти запрашивались их характеристики, брали анализы на алкоголь, родителям пытались все представить так: ваши дети вышли, напились, кидались снежками в милиционеров, а после матча устроили давку и погибли. Родителей тогда вообще обрабатывали: трупы выдавали через три недели, мужьям говорили, чтобы они успокаивали жен, мол, детей не вернете, а мы вас из партии еще исключим. Тогда проявился весь цинизм советской власти.
Чего мы добились своей публикацией? Когда Владимир Алешин стал директором «Лужников» (декабрь 1982), там начали учения проводить, чтобы это не повторилось. Трагедия не пошла в прессу, но на своем уровне люди выводы сделали. А когда мы подключились, там табличку сделали мемориальную, памятник поставили. Мы добились хотя бы того, чтобы эти люди не были признаны каким-то отребьем».
Что говорили представители органов
20 июля 1989 года в «Известиях» вышел материал «Трагедия в «Лужниках». Факты и вымысел», в котором было интервью с Александром Шпеером.
«Это, конечно же, был несчастный случай, – говорил следователь. – Быть застрахованным от таких происшествий нельзя. Но делать все возможное для их предотвращения – долг руководителей спортивных и культурных сооружений. Они обязаны неукоснительно исполнять все инструкции проведения мероприятий при большом скоплении людей. Прокуратура тайны из происшедшего не делала. То, что о трагедии сообщила лишь «Вечерняя Москва» и более чем скупо, как вы понимаете, вина не следственных органов, а той общественно-политической ситуации, которая существовала тогда в стране».
Сергей Микулик рассказал Sports.ru, что ни следователя Шпеера (умер в 2000 году), ни других представителей органов, которые, насколько ему известно, занимались этим делом, сегодня уже нет в живых.
На днях стало известно, что на новом стадионе «Спартака» тоже появится мемориальная доска в память о погибших 20 октября 1982 года.
СНЕЖКИ КАК ОРУДИЕ ПРОТЕСТА
Мы вполне могли бы быть на их месте. Мы – это трое 26-летних друзей, которые пошли 20 октября 1982 года на матч «Спартак» – «Харлем». 1 ноября автор этих строк улетал на работу корреспондентом ТАСС в Бенин, и это был прощальный для меня поход на футбол вместе с Артемом и Михаилом. Человеческая память хранит не все детали. Но многое из того вечера запало в нее навсегда.
– Милиция по-настоящему растерялась – и произошло немыслимое: она ретировалась с трибуны, – уточнил Артем Петров, работающий в Америке ученый. – Народ принялся праздновать победу над тиранами. Но главное, помню, что после финального свистка я убеждал вас с Мишей: «Не надо спешить, пусть толпа рассосется». Когда мы в конце концов спустились в подтрибунный коридор, ты возмутился, что милиционер схватил за шарф подростка. Он в ответ: «Да вы посмотрите, что там творится!» А пацана почему-то отпустил.
Этого я, честно говоря, не помню. Зато не забыл, как два милиционера несли солдата, который безжизненно провис в шинели, как в гамаке.
– Нас вернули на трибуну, где мы просидели еще четверть часа, а потом вышли на улицу через другой сектор, – продолжил Артем. – Издали увидели, что на поручнях лестницы лежали, перегнувшись телами, люди. И мы поняли: они мертвы. В газетах на следующий день ничего не сообщалось. Узнали потом, что произошло, по «вражеским голосам», от разных знакомых.
– Погода была мерзкой, а игра в целом понурой, – сказал Михаил Снятковский, бизнесмен. – Все замерзли. Некоторые зрители тайком выпивали – тогда пронести с собой было гораздо проще, чем теперь. В милиционеров швыряли даже ледышками. Второй гол в ворота «Харлема», забитый на последней минуте Швецовым, вызвал неимоверное ликование. Всех охватила эйфория. Люди, уже покинувшие сектор, кинулись назад, чтобы узнать, что произошло, а, может быть, если повезет, то и посмотреть повтор на световом табло.
Сергей Швецов рассказал мне, что узнал о трагедии на следующий день после матча от Николая Петровича Старостина. Вместе с тем автор знаменитой фразы: «Лучше бы я тот гол не забивал», – признался, что возвращаться мысленно к тому дню ему неприятно.
– Почему не спрашивают, как я четыре гола «Нефтчи» забил? Нет, всех интересует «роковой гол». У меня такая работа была – голы забивать. А осадок тем не менее на всю жизнь остался.
– Выйдя со стадиона, мы увидели кошмарное зрелище: на перилах висели бездыханные тела, а рядом была только одна карета «Скорой помощи», – уточнил Снятковский.
– Потом по дороге к «Спортивной» мы встретили целую колонну медицинских машин.
– Вот этого я не помню. Но мы точно были потрясены. Ехали в метро молча – про матч вообще забыли. А приехав домой, стали созваниваться и спрашивать: «Ну ты как, отошел?» Состояние было жуткое. До сих пор страшно вспоминать. А ведь мы, собственно, и не попали в тот ад.
Я изложил наши впечатления, право, не из хвастовства. Это не заслуга – оказаться в эпицентре землетрясения и уцелеть, потому что тяжелые балки и плиты свалились не на тебя. Но перед глазами до сих пор стоит картина: на лестнице лежит груда тел, головами вниз. Некоторые люди с огромным трудом поднимаются и ковыляют, прихрамывая, подальше от этого ужаса.
КОМЕНДАНТ В РОЛИ СТРЕЛОЧНИКА
. Михаила Зазуленко после матча «Спартак» – «Харлем» ждал дома накрытый стол – парню исполнилось восемнадцать.
– В гибели наших детей однозначно повинна милиция, – сказал мне его отец Юрий Леонидович Зазуленко. – Я тогда сам работал в КГБ и имел возможность очень подробно ознакомиться с обстоятельствами дела, видел фотографии с места события. Ключ от решетчатых ворот был у майора, который их запер и ушел. Остался маленький проем. А толпа напирала, да так, что перила толщиной 20 миллиметров под давлением развернулись. Люди буквально спрессовывались. У всех же одинаковый диагноз – асфиксия, то есть удушье. Конечно, 200 – 300 жертв, о которых доводилось слышать, и тогда скрыть было невозможно, но в цифре «66 погибших» я сомневаюсь.
Столько трупов было в трех моргах, а возили их в четыре. Даже если в четвертый попал кто-то один, то уже 67. На суде нашли стрелочника, а милицию обелили. Еще в силе был министр внутренних дел Щелоков. Когда к власти пришел Андропов (ярый противник Щелокова, он был избран генеральным секретарем ЦК 12 ноября 1982 года. – Прим. А.П.), я надеялся, что он раскрутит это дело. Но Андропову было не до нас. С другой стороны, нам надо было написать ему, в этом случае он, может, и занялся бы вплотную нашим делом, но мы не сообразили.
Вопросы остались. Одни говорят о двух столкнувшихся людских потоках, а Владимир Алешин, например, возглавивший споткомплекс «Лужники» в декабре 1982-го, на встрече с журналистами «СЭ» сказал, что милиция хотела вытащить из толпы злоумышленников, швырявшихся снежками, но болельщики крепко взялись за руки. Кто-то на обледеневшей лестнице поскользнулся. Показательно между тем, что все сегодня винят правоохранительные органы, те же остались как бы и ни при чем.
На скамье подсудимых оказались руководители стадиона: директор, его заместитель и комендант. Первые двое приговора избежали (по словам Алешина, заму, ветерану Великой Отечественной, помогли, в частности, боевые награды). За всех отдувался комендант, осужденный на три года, но в связи с амнистией отбывший половину срока.
Этого человека я встретил на приеме в посольстве Нидерландов. Мы побеседовали, хотя он и заметил, что с журналистами-соотечественниками вот уже 25 лет не общался. В разговор решительно вмешалась супруга: «Не хочу, чтобы внуки это читали. Мы и без того настрадались. С отметкой о судимости в паспорте ни на одну ответственную работу не брали». Я обещал фамилию в газете не называть.
– Когда произошла трагедия, милиции на месте не было: ее направили к автобусу голландцев, – сказала жена экс-коменданта. – А козлом отпущения сделали моего мужа, как самого молодого – ему тогда немного за тридцать было.
– Мне предъявили смехотворные обвинения, – подчеркнул бывший комендант. – Один из пунктов гласил, что я не смог установить правильных отношений с правоохранительными органами. На самом деле беда случилась из-за того, что милиция с самого начала нагнетала обстановку, ее сотрудники вели себя нетактично по отношению к болельщикам.
Трудовой коллектив был готов взять меня, как тогда было принято, на поруки, но Алешин отказался подписать письмо.
Примечательно, что родственники погибших не держат зла на коменданта. «Мы, родители, его не виним», – прямо заявила мне Раиса Михайловна Викторова, потерявшая в 1982-м единственного сына и возглавившая неформальный комитет отцов и матерей.
– Когда в первый раз в прокуратуру вызвали, у нас образовалось ядро активистов из пяти человек, – рассказала она. – Позже присоединились другие – стало человек двадцать. Среди пострадавших ведь не только москвичи были, но и жители Куйбышева, Тамбова, Рязани, подмосковных Чехова, Серпухова.
– После того матча я всю ночь искала своего Олега, студента 3-го курса Московского института радиотехники, электроники и автоматики. Ему в августе 20 лет исполнилось. Звонила в больницы, обратилась в милицию. «Да он с какой-нибудь девочкой, а вы волнуетесь», – сказали мне. В морг Олег поступил в шесть утра. Значит, всю ночь пролежал возле памятника Ленину, где трупы сложили штабелями. Я это из материалов дела узнала, с которыми следователь предложил ознакомиться.
– Моего Володю на футбол одного не пускали – он еще в 8-м классе учился, – поделилась воспоминаниями Светлана Григорьевна Аникина. – Так ему друзья посоветовали: попроси кого-нибудь из взрослых сказать при входе, что ты с ним. Утром я помчалась в «Склиф» и вдруг встретила там Андропова (к тому моменту он был секретарем ЦК КПСС, руководство КГБ Андропов оставил в мае 1982 года. – Прим. А.П.). Он в коридоре с главврачом беседовал. Спросил, что я здесь делаю. Ответила, что слышала, будто сюда привезли погибших детей. Андропов отдал указание помочь. И бросил фразу: «Там очень много трупов».
– Муж, уходя, сказал: «За «Спартак» я жизнь отдам», – поведала Гузель Талиповна Абдулина. – Кто бы мог подумать, что его слова окажутся пророческими. Я осталась с сыном четырех с половиной лет на руках.
– Олег особо футболом не интересовался, – заметила, в свою очередь, Нина Максимовна Борисова. – Он хоккеем занимался. Но в комитете комсомола техникума выдавали билеты на матч с напутствием: «Вы должны поддержать нашу советскую команду». И сын сказал, что не может не пойти. А после из наших детей стали сознательно делать хулиганов.
– Требовали принести характеристики с места учебы, у погибших брали анализ на содержание алкоголя, а мужьям, состоявшим в КПСС, говорили: «Уймите ваших жен», – грозили исключением из партии, придерживали при продвижении по службе, – до сих пор возмущается Нина Алексевна Новоструева, чей сын Михаил тоже был учащимся техникума.
Заседание суда, назначенное поначалу в центре Москвы, перенесли в район станции метро «Молодежная», в то время далекую окраину города. Женщины рассказали, что шли, как преступницы, сквозь длинный строй.
– Власти боялись не нас, а выступления спартаковских болельщиков, – заметила Раиса Викторова. – Меня на суд вообще не пускали, поскольку повестку прислали только на имя мужа. Я скандал закатила. Мне все равно в тот момент было. Времени еще мало прошло, и мы готовы были всю милицию растерзать. Дело состояло из 12 томов. Тем не менее суду хватило одного дня. Пришли к выводу, что произошел просто несчастный случай, и наказали одного коменданта. Много лет спустя следователь по фамилии Шпеер, который занимался нашим делом, тяжело заболел. Его замучила совесть, и он хотел извиниться перед нами, родителями, за то, что пошел на поводу у властей, да не успел. А мы с первого дня знали, что виновата милиция. Когда через год пришли к месту гибели наших ребят, чтобы почтить их память, кругом стояли кагэбэшники с непроницаемыми лицами в черных пиджаках и галстуках. Нам даже цветы не позволили возложить. Мы кидали их через заграждение. Всяческие препятствия чинили почти десять лет. К десятой годовщине в Лужниках был воздвигнут мемориал, и я низко кланяюсь людям, которые обратили на нас внимание, нашли спонсоров.
У Юрия Леонидовича Зазуленко мой вопрос о помощи вызвал бурные эмоции:
– Нам компенсировали только стоимость одежды, которая была на мертвых, а также оплатили похороны. О какой помощи могла идти речь? Алешин не давал нам десять лет поставить памятник. Лужкова ловили, пока он в футбол играл. Тоже отбрыкивался.
ПАМЯТНИК КРЕПКИЙ, КАК ДУБ
В 80-е годы Георгий Сергеевич Луначарский, по образованию архитектор, возглавлял клуб болельщиков «Спартака». Вместе со скульптором Михаилом Сковородиным они и стали авторами монумента в Лужниках.
– Решение о создании памятника приняло наше болельщицкое объединение, – рассказал Луначарский. – Когда я был у Лужкова, то сказал, что мы хотим сделать памятный знак. Тем самым мы усыпили бдительность властей: они подумали, что мы хотим прикрепить мемориальную доску. Подготовили два десятка вариантов. При этом стремились придать памятнику международное звучание. Потому надпись «Погибшим на стадионах мира» сделана на четырех языках.
– На чьи средства изготовлялся памятник?
– Небольшую помощь оказали «Мосхлебпродукт» и «Мослес», но в основном деньги дали частные лица, болельщики «Спартака». Калужский скульптурный завод, с директором которого был знаком Сковородин, выполнил заказ почти бесплатно. В Лужники памятник привезли на двух «КАМАЗах», когда как раз отмечалась 10-я годовщина трагедии. Это же огромная конструкция – памятник на шесть метров уходит под землю, чтобы стоял крепко, как дуб, который нельзя вырвать. Устанавливали его два специалиста и пять-шесть членов клуба болельщиков целый день – с шести утра до шести вечера. Закончив работу, успели на матч Кубка кубков «Спартак» – «Ливерпуль», в котором наша команда уверенно победила – 4:2.
Выделите ошибку в тексте
и нажмите ctrl + enter