уилл сторр внутренний рассказчик как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории
«Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории»
Умение создавать и рассказывать увлекательные сюжеты высоко ценилось во все времена. Истории лежат в основе наших убеждений и верований, характеров и вкусов. Столь безграничная любовь человека к ним объясняется устройством нашего мозга. В книге «Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории» (издательство «Individuum»), переведенной на русский язык Дмитрием Виноградовым, писатель и журналист Уилл Сторр с помощью последних достижений нейронаук показывает, как истории рождаются в наших головах, а авторы литературных шедевров используют особенности работы человеческого мозга. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с фрагментом, в котором рассказывается, как ассоциативное мышление наделяет силой поэзию, а метафоры влияют на процесс познания.
В моем родном городе есть скамейка в парке, которую я предпочитаю обходить стороной, потому что она напоминает о расставании с моей первой любовью. Я вижу призраков на этой скамейке, невидимых для всех, кроме меня и, возможно, ее. Я буквально чувствую их там. Подобно преследующим нас сознаниям и лицам, нас также назойливо посещают воспоминания. Мы думаем, что зрительный процесс — это просто выявление цвета, формы и движения. На самом деле, мы видим с помощью нашего прошлого.
Галлюцинаторная нейронная модель мира, внутри которой мы существуем, в свою очередь состоит из более мелких персональных моделей — у нас есть нейронные модели парковых скамеек, динозавров, Израиля, мороженого, модели всего на свете — и каждая битком набита ассоциациями с прошлым. Мы видим вещь саму по себе — и одновременно все связанные с ней ассоциации. А еще мы это чувствуем. Все, на чем задерживается наше внимание, вызывает сиюминутные ощущения, большинство из которых неуловимо скрыты за пределами нашего сознательного восприятия. Эти чувства вспыхивают и угасают так стремительно, что предшествуют сознательному мышлению и тем самым оказывают на него влияние. Все они сводятся лишь к двум импульсам: ринуться вперед или отступить. В любом месте мы, таким образом, переносимся в бурю чувств; позитивные и негативные ощущения, испытываемые нами, падают на нас как мелкие капли дождя. Для создания правдоподобного и самобытного персонажа на страницах книги необходимо понимать, что персонажи в произведении, как и люди в реальной жизни, обитают в собственных мирах-галлюцинациях, где все, что они видят и к чему прикасаются, имеет свое собственное, глубоко личное для них значение.
Чувства возникают из-за того, как мозг зашифровывает окружающую действительность. Наши модели мира сохраняются в форме нейронных сетей. Когда наше внимание сосредотачивается, например, на бокале красного вина, одновременно с этим в разных частях мозга активируется большое количество нейронов. Не существует области, посвященной конкретно «бокалу вина»; мозг реагирует на «жидкое», «красное», «блестящую поверхность», «прозрачную поверхность» и так далее. Когда запускается достаточно подобных связей, мозг понимает, что перед ним находится, и сооружает бокал красного вина в нашем поле зрения, чтобы мы могли его «увидеть».
Но такая нейронная активность не сводится к описанию внешнего вида объектов. Когда мы замечаем бокал вина, у нас пробуждаются и другие ассоциации: горьковато-сладкий привкус, виноградники, лозы, французская культура, пятна на ковре, путешествие в долину Баросса, последний раз, когда вы напились и выставили себя дураком, первый раз, когда вы напились и выставили себя дураком, дыхание набросившейся на вас женщины. Такие ассоциации сильно влияют на наше восприятие. Исследования показывают, что наши убеждения по поводу качества и стоимости вина действительно изменяют вкусовые ощущения от него. Аналогичные вещи происходят и с едой.
Именно ассоциативное мышление наделяет силой поэзию. Хорошее стихотворение играет с нашими ассоциативными сетями, как арфист на струнах своего инструмента. Благодаря скрупулезному расположению нескольких простых слов, поэты мягко касаются глубоко погребенных воспоминаний, эмоций, радостей и травм, которые хранятся в мозгу в форме нейронных сетей, загорающихся во время чтения. Таким образом, музыка поэзии резонирует внутри нас так глубоко, что нам с трудом удается полностью осознать и объяснить это.
В стихотворении Элис Уокер «Погребение» лирическая героиня приводит своего ребенка на кладбище в Итонтоне, штат Джорджия, где похоронены несколько поколений ее семьи. Она описывает место захоронения своей бабушки:
безмятежно
под солнцем Джорджии,
а сверху аккуратно ступают
коровьи копыта
и могилы, которые «неожиданно распахиваются» и
зарастают дикорастущим плющом,
ежевикой. Пасленом и шалфеем.
Никто не знает причины. Никто не спрашивает
Когда я прочитал «Погребение» в первый раз, строки в конце этой строфы сразу же показались мне запоминающимися, красивыми и грустными, пускай я и нашел их не совсем логически осмысленными:
позабыв о географических условностях, словно птицы,
со всех краев молодые летят на юг —
хоронить своих стариков.
Ассоциативный процесс способствует метафорическому мышлению. Согласно исследованиям языка, мы используем одну метафору в каждых десяти секундах устной речи или соответствующем фрагменте письменного текста. Если это кажется вам преувеличением, то вы просто привыкли к метафорическому мышлению и даже не замечаете, что идеи у вас «зародились», дождь «барабанит», ярость «пламенеет», а некоторые люди все равно что «свиньи». Таким образом, нейронные модели в нашем сознании формируются не только нашими воспоминаниями и ассоциациями, а еще и свойствами других вещей. В эссе 1930 года «Долгая прогулка: Лондонское приключение» Вирджиния Вулф использует сразу несколько изящных метафор по ходу восхитительного предложения:
Ученые-неврологи убедительно доказывают, что метафоры влияют на процесс познания сильнее, чем мы можем вообразить. По их словам, метафоры лежат в основе понимания абстрактных понятий, таких как любовь, радость, общество или экономика. Эти идеи просто невозможно осмыслить в каком-либо практическом виде, не ассоциируя их с объектами, обладающими физическими свойствами: вещами, способными цвести, нагреваться, растягиваться или сжиматься.
В «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл прибегает к метафоре, чтобы донести не визуальную, а концептуальную информацию: «Окружавший его ореол тайны возбуждал ее любопытство, как дверь, к которой нет ключа» ***
Действие второго, более действенного метода использования метафоры наглядно отражено экспериментами со сканированием мозга. Когда участники одного исследования читали фразу «его день прошел далеко не гладко», у них активировались нейронные области, отвечающие за восприятие фактур объектов, чего не происходило с теми, кто читал фразу «у него был плохой день». В другом исследовании фраза «она взвалила себе на плечи бремя» активнее задействовала области нейронов, связанные с телодвижениями, нежели во время прочтения «она несла на себе бремя». Можно сказать, что поэтические приемы здесь используются в прозе, что позволяет задействовать дополнительные нейроны и тем самым сделать язык красочнее, а ощущения читателя — острее. Мы чувствуем тяжесть и напряжение бремени, осязаем неровность этого дня.
Подробнее читайте:
Сторр, Уилл. Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории / Уилл Сторр ; [пер. с англ. Дмитрия Виноградова]. — М.: Индивидуум, 2020. — 304 с.
Множественная личность: персонаж, существующий в трех измерениях. Книга британского журналиста Уилла Сторра
На протяжении многих лет я сражался с пристрастиями и зависимостями. В среднем возрасте моим главным врагом стала еда. Поскольку культура, в которой я существую, помешана на молодости и физическом совершенстве, я занялся безнадежными попытками придать своему животу тот вид, что был у него в мои восемнадцать. В ходе изнурительных сражений против себя самого я обнаружил, что имею дело будто бы с двумя разными людьми.
В понедельник утром, после плотного воскресного жаркого накануне, я — сам Капитан Умеренность, решительный и непреклонный приверженец викторианской морали. Я приберусь в шкафу, а затем разберусь со своей жизнью. Но где-то к вечеру среды Капитан Умеренность куда-то испаряется. Вместо него я превращаюсь в Дуралея Билли, убежденного, что в таком возрасте просто смешно беспокоиться из-за какого-то там жирка на животе. В конце концов, неделя выдалась непростая, и Билли заслужил небольшую награду. Что вообще за человек будет уничтожать себя из-за кусочка рокфора? Ни радости, ни смысла в таком викторианстве! Я пришел к выводу, что проблема самоконтроля отнюдь не сводится к силе воли. Просто в каждом из нас обитают разные личности со своими задачами и ценностями, одна из которых, к примеру, желает быть здоровой, а другая — получать удовольствие.
У нас в голове живут не только модели всего, что есть в окружающем мире, но еще и различные модели нас самих, постоянно сражающиеся между собой за власть. В разные периоды, в разных ситуациях разные вариации нашей личности выходят на первый план. Доминирующая берет на себя роль внутреннего рассказчика, страстно и убедительно защищая свое видение ситуации и, как правило, одерживая победу. В глубинах нашего подсознания скрыта кипящая демократия, в рамках которой наши мини-версии, по словам нейробиолога Дэвида Иглмена, «все время противостоят друг другу» в борьбе за власть. Наша модель поведения — «просто конечный результат таких сражений». На протяжении всего этого процесса наш фантазирующий внутренний рассказчик «работает круглосуточно, чтобы сшивать логические паттерны и повседневную жизнь», пытаясь объяснить суть происходящих событий и нашу роль в них. «Сочинение историй, — добавляет Иглмен, — один из ключевых процессов, в которых участвует наш мозг. Он делает это целенаправленно, чтобы многогранные действия демократии обрели смысл».
Множественность нашей личности раскрывается, когда мы испытываем эмоции. Когда мы злимся, мы становимся будто другими людьми, существующими в другой реальности, с другими ценностями и задачами, нежели чем когда нас охватывает ностальгия, подавленность или радость. Будучи взрослыми, мы уже привыкли к таким странным переменам и научились воспринимать их как естественный плавный и организованный процесс, но для детей опыт превращения из одного человека в другого без их на то желания может быть крайне тревожащим. Будто бы злая ведьма заколдовала их, превратив из принцессы в лягушку.
В своей классической работе «Польза от волшебства: смысл и значение сказок» психоаналитик Бруно Беттельгейм утверждает, что придание смысла подобным ужасающим превращениям — основная функция сказок. Ребенок не может осознанно принять, что навалившаяся волна гнева вызывает в нем желание «уничтожить тех, от кого зависит его существование. Осознание этого поставит ребенка перед необходимостью смириться с очень страшным фактом — его собственные эмоции могут настолько овладеть им, что он не сможет их контролировать».
Издательство: Индивидуум
Сказки превращают эти пугающие внутренние личности в вымышленных персонажей. Как только их удается выявить и воплотить в повествовании, они становятся управляемыми. Истории, в которых появляются такие персонажи, учат ребенка, что если он будет сражаться с надлежащей храбростью, то сможет контролировать свои злые внутренние сущности и поможет добру восторжествовать. «Когда все заветные, пусть и невыполнимые мечты ребенка воплотятся в фигуре доброй феи; все его деструктивные желания — в злой ведьме; все страхи — в прожорливом волке; все призывы совести — в мудром советчике, встречающемся в пути; вся боль его ревности — в каком-нибудь животном, которое выцарапывает глаза главным злодеям, — тогда ребенок сможет наконец начать улаживать свои внутренние противоречия, — пишет Беттельгейм. — Как только это случится, хаос бесконтрольности будет охватывать ребенка все реже и реже».
Само собой, многообразие нашей личности имеет свои пределы. Мы не подвержены полному преображению, как Джекилл и Хайд. Наша основа, опосредованная через культуру и опыт раннего периода жизни, относительно стабильна. Но она представляет собой лишь опору, вокруг которой мы постоянно гибко движемся. Наше поведение в каждый отдельно взятый момент продиктовано комбинацией особенностей личности и ситуации.
Это отражено в грамотно рассказываемых историях, персонажи которых существуют в трех или даже более измерениях. Они сохраняют свою узнаваемую сущность и при этом все же постоянно изменяются под влиянием обстоятельств. Это хорошо показано в эпизоде из романа Джона Фанте «Спроси у пыли», главный герой которого, молодой Артуро Бандини, безответно влюблен в официантку Камиллу Лопес. В ходе ряда мрачных и динамичных эпизодов, приведших Бандини в «Колумбийский буфет», где работает Камилла, характер героя проявляется во всем своем впечатляющем многообразии.
Наблюдая, как она смеется в мужской компании клиентов, Бандини ощетинивается завистью. Он вежливо подзывает ее, говоря сам себе: «Будь ласков с ней, Артуро. Притворись». Он просит о встрече с ней. Она отвечает, что занята. Он «мягко» просит ее отложить дела. «Это очень важно». Когда она отказывается вновь, в нем пробуждается другая, гневливая личность. Он отбрасывает свой стул в сторону и кричит: «Ты встретишься со мной! Ты, ничтожная надменная пивнушная шлюшка! Ты встретишься со мной!» Он удаляется и поджидает около ее машины, уверяя себя, «что не такая уж она и красавица, чтобы отказываться от свидания с Артуро Бандини. Потому что, боже мой, как я ненавидел ее характер!»
Когда она наконец появляется, Бандини пытается насильно увести ее с собой. После непродолжительной борьбы она сбегает с барменом. В Бандини закипает ненависть к себе:
Бандини — идиот, пес плешивый, скунс смердящий и шиз. Но ничего с этим я поделать не мог. Отыскав в бардачке техпаспорт, я узнал адрес владелицы. Она проживала неподалеку от пересечения 24-й и Аламеда. Ничего с этим не поделаешь. Я вышел на Хилл-стрит и сел на трамвай, который шел до Аламеда. Мне даже стало интересно — новая черта моего характера: дикая, неизведанная черная бездна нового Бандини. Но через несколько кварталов исследовательские настроения исчезли. Я вышел неподалеку от товарных складов. Банкер-Хилл был в двух милях, но я пошел пешком. Добравшись до дома, я сказал себе, что порываю с Камиллой Лопес навсегда.
В этом отрывке Фанте показывает Бандини во всей его противоречивости и личностном многообразии. Он любит Камиллу, а в следующий момент уже ненавидит. Распухает от высокомерия, а через секунду называет себя идиотом и скунсом. Его решение преследовать ее вызвано подсознательным порывом. Порыв скоропостижно рассеивается, Бандини не ставит под сомнение безумство своего стремительного перевоплощения.
Перед нами человек, уносимый бурным течением скрытых в его собственном разуме сил. Ему с трудом удается поддерживать иллюзию самоконтроля. Сложно читать эти строки и не вспоминать расстегивающие пуговицы, душащие и хватающие топор руки, ведомые ничем не сдерживаемой чужой волей. Сцена эффективна со структурной точки зрения, так как выстроена в соответствии с законами причинно-следственной связи — одно событие приводит к неожиданному другому, то в свою очередь к чему-то третьему и так далее. Она эффективна с сюжетной точки зрения, так как на всем своем протяжении поднимает главный вопрос — кто такой Бандини? — и предлагает на него ответы.
Уилл Сторр: «Внутренний рассказчик». Рецензия
Уилл Сторр: «Внутренний рассказчик». Рецензия
Автор
Редакторы
Почему люди так любят истории? Для чего они нужны, и почему классная история дарит людям столько удовольствия? На чем строится хорошая история, какие внутренние струны души задевает и причем тут психология, нейробиология и эволюция? Обо всем этом Уилл Сторр рассуждает в своей книге «Внутренний рассказчик».
Оценка «Биомолекулы»
Качество и достоверность: 5/10
(0 — некачественно, 10 — очень качественно)
Лёгкость чтения: 8/10
(0 — очень сложно, 10 — легко)
Оригинальность: 7/10
(0 — похожих книг много, 10 — похожих книг нет)
Кому подойдет: писателям, журналистам, сценаристам; любителям книг и кино, которые хотят глубже разбираться в сюжетах.
Когда я начинала читать книгу Уилла Сторра, мне казалось, что она предназначена скорее для писателей и журналистов. Сам автор в предисловии рассказывает историю появления книги: она основана на лекциях по сторителлингу — то есть, искусству рассказывать истории, — но вдобавок вобрала в себя исследовательский интерес Уилла Сторра к психологии человека и тому, почему люди так любят истории.
Людям дарована уникальная способность понимать друг друга. Чтобы контролировать окружающую нас среду, мы должны уметь предсказывать поведение других людей, многозначительность и запутанность которого обрекает нас на обладание ненасытным любопытством. Рассказчики умело пользуются этим — многие истории представляют собой глубокое погружение в волнующие причины человеческого поведения.
Уилл Сторр рассказывает о том, для чего людям нужны истории, какую роль они выполняют и какой смысл мы им придаем. Психологи считают, что люди воспринимают свою жизнь как повествование: представляя себя главным героем, человек пытается придать происходящим с ним событиям особый смысл (иногда постфактум). А еще люди активно интересуются тем, что происходит с другими соплеменниками: отсюда огромный интерес к сплетням, светским хроникам и всему тому, что происходит в жизни известных персон. Сторр опирается на идеи социальных и эволюционных психологов о том, что сплетни выполняют в обществе важные задачи — таким образом люди могут следить за поведением друг друга, оценивать то, насколько тот или иной человек следует правилам группы или же действует в своих корыстных интересах, обманывая остальных.
Книг о сторителлинге существует огромное множество. В основном они полны рецептов о том, из каких блоков строится история и на какие акты делится. Эти книги фокусируются на механике процесса, иногда затрагивая динамику повествования, но мало кто из авторов таких руководств задается вопросами о том, на чем основаны озвучиваемые ими правила. Почему те или иные вещи так волнуют людей и глубоко врезаются в память? Почему люди пересказывают некоторые истории сотни лет, а другие быстро забывают? Как ни странно, ответы на эти вопросы можно поискать не только у писателей и драматургов, но и у психологов.
Существует множество способов привлечь и удержать внимание мозга. Рассказчики приводят в действие ряд нейронных процессов, по разным причинам сложившихся в ходе эволюции и ожидающих, что на них сыграют, как на инструментах в оркестре: праведное возмущение, неожиданное изменение, колебание статуса, внимание к деталям, любопытство и так далее. Разобравшись в работе этих механизмов, мы сможем с легкостью создавать захватывающие, глубокие, волнующие и необычные истории.
Важно заметить, конечно, что не каждое убеждение удостаивается нашей яростной защиты. Если ко мне подойдут и скажут, что Могучие Рейнджеры сильнее Трансформеров или что каждый двудольный полиэдральный граф с тремя ребрами на вершине содержит гамильтонов цикл, меня это не заденет. Сражаться мы готовы за те убеждения, вокруг которых сформированы наши личность, ценности и теория управления. Посягнуть на них — значит посягнуть на саму структуру реальности, в нашем ее понимании. Именно такие убеждения и обстоятельства покушения на них превращаются в лучшие истории.
Пожалуй, во «Внутреннем рассказчике» нет особой глубины и академизма; многие открытия и гипотезы здесь просто упоминаются, без системного анализа и глубокого разбора. Это можно рассматривать и как недостаток (слишком просто), и как преимущество книги (не слишком сложно, а потому доступно). Кроме того, некоторые идеи излагаются настолько упрощенно, что воспринимаются крайне неоднозначно. Например, рассуждая об отличиях реальности от модели мира внутри мозга, Сторр касается онтологических философских вопросов и подает их так, словно там и говорить не о чем. Скажем, решен ли вопрос о том, считать ли «звуками» все воздушные волны в диапазоне слышимости, или только те, которые уловило ухо? Можно ли вообще говорить о том, что явления в реальном мире перестают существовать, как только мы убираем из него регистрирующее устройство (приемник)? Тут мне хотелось поспорить с автором о понятиях и их трактовках. На мой взгляд, главный недостаток книги — это подобные безапелляционные утверждения, использующие очень сильные высказывания там, где требуются очень осторожные выражения.
Мы точно знаем, что подлинная реальность принципиально отличается от модели, встраиваемой нашим мозгом. Например, там нет звуков. Если в лесу падает дерево и рядом нет никого, кто мог бы это услышать, оно вызывает изменения в давлении воздуха и вибрацию почвы. Звук падения существует только у вас в голове. Пульсирующая боль от удара пальцем ноги о дверной косяк — тоже иллюзия. Эта боль — у вас в голове, а не в пальце.
О цвете тоже говорить не приходится. Атомы бесцветны. Цвета, что мы «видим», это работа трех фоторецепторов-колбочек нашего глаза, чувствительных к красному, зеленому и синему спектрам. В этом смысле человек разумный сравнительно скудно одарен на фоне других представителей животного царства: у некоторых птиц таких колбочек шесть, у раков-богомолов — целых шестнадцать, а глаза пчел способны различать электромагнитное поле Земли. Красочность таких миров превосходит возможности человеческого воображения. Даже тот набор цветов, которые мы «видим», во многом продиктован особенностями культуры. Цвета — это ложь, выстроенная мозгом декорация. Согласно одной теории, мы начали раскрашивать объекты миллионы лет назад, чтобы обозначать спелые фрукты. Цвет помогает нам взаимодействовать с внешним миром и тем самым лучше контролировать его.
И всё же идеи автора и его любовь к предмету подкупают: во «Внутреннем рассказчике» высказываются достаточно интересные идеи, о которых любопытно поразмышлять. Примеры из кино и литературы, разобранные в книге, помогают читателю посмотреть на повествование глазами автора, которому необходимо спроектировать сюжет и подобрать такие обстоятельства, которые должны раскрыть героя и проверить его убеждения на прочность.
Когда я заканчивала читать Уилла Сторра, то поняла, что эта книга может быть интересна любому человеку, который имеет дело с текстами. Даже ученые, которые пишут статьи и отчеты, копирайтеры, которые пишут инструкции и рекламные предложения, и обычные пользователи соцсетей рассказывают друг другу истории. Конечно, можно рассматривать любой текст сугубо утилитарно: вот здесь описываются значимые различия по ряду параметров между группами в эксперименте, здесь указано, что произойдет при включении зеленой кнопки на панели прибора, а вот тут можно прочитать о том, как один наш знакомый провел выходные. Многие люди видят в таких текстах только сухие факты, игнорируя подачу, красоту и силу высказывания.
Тем не менее, вопросы, поднятые в книге, помогают немного по-другому взглянуть даже на нехудожественные тексты. Каждый текст немного меняет мир, привнося в него что-то новое. Только что мы не знали о чем-то, а теперь у нас есть возможность это узнать и встроить в свою модель мира — или отбросить информацию, которая противоречит нашим убеждениям. Умение обернуть даже сухие факты так, чтобы из них получилась интересная история — это целое искусство, и выигрывают от этого и авторы текстов, и их читатели. Люди ценят красивые истории и красивые идеи, и способность убедить человека в чем-либо — это могущественный инструмент в руках писателя, который не стоит недооценивать.
Идеальная архетипическая концовка принимает форму «божественного мгновения», чтобы обнадежить нас: несмотря на весь хаос, печаль и трудности, нашу жизнь все-таки можно контролировать. Ничто не способно вселить бoльшую надежду в мозг-рассказчик. Подхваченные в первом акте ураганом драматургии, мы проносимся по всему произведению и оказываемся в наилучшем для нас месте. Психолог Рой Баумайстер пишет, что «жизнь — это вечные перемены с тоской по постоянству». Истории — это форма игры, позволяющая нам ощутить, что мы потеряли контроль, при этом не подвергая нас реальной опасности. Это американские горки, но те, что сделаны не из скатов, рельсов и железных колес, а из любви, надежды, ужаса, любопытства, битвы за статус, ощущений удушья и облегчения, неожиданных изменений и морального осуждения. Истории — это экстремальные аттракционы контроля.
«Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории»
У мение создавать и рассказывать увлекательные сюжеты высоко ценилось во все времена. Истории лежат в основе наших убеждений и верований, характеров и вкусов. Столь безграничная любовь человека к ним объясняется устройством нашего мозга. В книге «Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории» (издательство «Individuum»), переведенной на русский язык Дмитрием Виноградовым, писатель и журналист Уилл Сторр с помощью последних достижений нейронаук показывает, как истории рождаются в наших головах, а авторы литературных шедевров используют особенности работы человеческого мозга. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с фрагментом, в котором рассказывается, как ассоциативное мышление наделяет силой поэзию, а метафоры влияют на процесс познания.
В моем родном городе есть скамейка в парке, которую я предпочитаю обходить стороной, потому что она напоминает о расставании с моей первой любовью. Я вижу призраков на этой скамейке, невидимых для всех, кроме меня и, возможно, ее. Я буквально чувствую их там. Подобно преследующим нас сознаниям и лицам, нас также назойливо посещают воспоминания. Мы думаем, что зрительный процесс — это просто выявление цвета, формы и движения. На самом деле, мы видим с помощью нашего прошлого.
Галлюцинаторная нейронная модель мира, внутри которой мы существуем, в свою очередь состоит из более мелких персональных моделей — у нас есть нейронные модели парковых скамеек, динозавров, Израиля, мороженого, модели всего на свете — и каждая битком набита ассоциациями с прошлым. Мы видим вещь саму по себе — и одновременно все связанные с ней ассоциации. А еще мы это чувствуем. Все, на чем задерживается наше внимание, вызывает сиюминутные ощущения, большинство из которых неуловимо скрыты за пределами нашего сознательного восприятия. Эти чувства вспыхивают и угасают так стремительно, что предшествуют сознательному мышлению и тем самым оказывают на него влияние. Все они сводятся лишь к двум импульсам: ринуться вперед или отступить. В любом месте мы, таким образом, переносимся в бурю чувств; позитивные и негативные ощущения, испытываемые нами, падают на нас как мелкие капли дождя. Для создания правдоподобного и самобытного персонажа на страницах книги необходимо понимать, что персонажи в произведении, как и люди в реальной жизни, обитают в собственных мирах-галлюцинациях, где все, что они видят и к чему прикасаются, имеет свое собственное, глубоко личное для них значение.
Чувства возникают из-за того, как мозг зашифровывает окружающую действительность. Наши модели мира сохраняются в форме нейронных сетей. Когда наше внимание сосредотачивается, например, на бокале красного вина, одновременно с этим в разных частях мозга активируется большое количество нейронов. Не существует области, посвященной конкретно «бокалу вина»; мозг реагирует на «жидкое», «красное», «блестящую поверхность», «прозрачную поверхность» и так далее. Когда запускается достаточно подобных связей, мозг понимает, что перед ним находится, и сооружает бокал красного вина в нашем поле зрения, чтобы мы могли его «увидеть».
Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.